Уважаемый читатель, 2 декабря, «Воспоминаниями Ольги Лодатко», я продолжил знакомить тебя с документами из «Архива Матвея Матвеевича Мартынова». Пришла пора ещё двух «Воспоминаний», связанных общими событиями и людьми. В первых из них жительница улицы Комсомольской города Орла (д.63, кв.39), на 10 страницах тетради «в линейку», поведала о том, как она сама и её знакомые жили в оккупированном Орле и по мере сил и возможностей помогали своим, родным советским людям. Цитирую (Александр Полынкин):

Кулабухова Александра Ивановна: «Воспоминания»

 (из архива М.М.Мартынова)

Текст без заглавия.

В 1941 году, 3 октября, наш город Орёл заняли немцы. Муж мой отступил с нашими, а я в это время болела, да вдобавок у меня было трое малых детей. И мне пришлось остаться в оккупации. В то время я была член ВКП(б). Вначале я боялась, как бы кто не выдал. Но на моё счастье, рядом с моей квартирой жила Москвитина Нина Андреевна с мужем её, русским, а она – немка.

В 1914 году он был в плену в Германии и когда вернулся на родину, то привёз себе жену-немку. Так вот, благодаря ей, мне было хорошо. Она работала рядом, в аптеке техничкой. К ней приходили из комендатуры, приглашали её переводчицей, но она отказалась. И когда случалось, к нам заходили немцы, тогда мы звали её, и она им объясняла, что у нас много детей, и потому они у нас на квартире не стояли. Так что была возможность у нас на квартире собираться.

Чаще всего это была Некрасова Нина Георгиевна и её брат Дмитрий Москвитин, иногда – Соколова Аня. Эти посетители были вечерами. Занимались мы читкой листовок, а иногда приходилось читать и центральные газеты. Доставали мы их вот откуда. У Некрасовых мать жила в деревне Овсянниково, с ней жил младший сын (Николай – А.П.). Их немцы гоняли в лес рубить дрова. И вот там-то он и находил листовки, а то и газеты, свежие номера. Как только он принесёт из лесу, мать сейчас же несла их нам. И вот с коптилкой мы просиживали допоздна, пока не прочтём всё, а потом обменяемся мнениями и договоримся, кому это рассказать.

А по утрам ко мне приходил Ахулков Михаил Петрович, он приносил каждый день записи Советского Информбюро. Его сын ещё был учеником, Женя Ахулков, с товарищем устроили и замаскировали приёмник и каждый день слушали все советские новости. Были случаи, что он по какой-либо причине не пришёл, тогда я шла к нему. Он жил на Черкасской улице, рядом было гестапо.

Окна их квартиры выходили в сад. И вот, как-то я пришла к ним и случайно посмотрела в сад. Смотрю, там работают немцы, пилят какие-то доски, сами грязные, замученные. Я спросила, почему они такие, а мне Ахулков Михаил Петрович говорит, что это немцы, которые отказались идти на фронт, они сидят здесь в гестапо, работают, а кормить их почти не кормят, они ужасно голодают. Иногда Ахулкова бабушка им в окно даст картошек, так они были рады, и в свою очередь, ей в окно дадут от досок обрезков для топки.

И вдруг в один прекрасный день забрали Некрасова Дмитрия в гестапо как коммуниста, дня через два прислали повестку Соколовой Ане явиться, и вот она ушла, а мы были наготове. Но её продержали почти целый день, но всё же она пришла домой. Дня через два ко мне пришла Ахулкова жена и говорит, что Михаила забрали в гестапо. Потом нам стало известно, что по городу забрали 25 человек мужчин-коммунистов – как заложников: якобы, убили двух немцев.

В это время я свой партбилет спрятала, так как ожидала, что меня вызовут тоже. Но в это время меня никуда не вызвали. Спустя некоторое время, я сейчас не помню, их выпустили, и я опять стала носить партбилет при себе.

И вдруг меня вызывают в комендатуру и спрашивают, где мой муж. Я ответила, что он отступил. Что – он член партии? Я отвечаю – «Да». «А Вы – тоже член партии?», я говорю – «Нет». «А как же нам сказали, что вы тоже коммунистка?» И я там ответила так: «Если не член, то сочувствующая, это возьмите любую женщину Советского Союза». Они посмотрели на меня и говорят: «Мы Вас сейчас посадим в подвал – так сразу скажете».

Я немного струсила – в виду того, что партбилет был при мне, но я не подала виду. Они переглянулись и говорят: «Так вот, иди, но знай, всё равно узнаем, и если сказала неправду, то будешь висеть у всех на виду». Но больше меня не вызывали. Только один раз меня позвал аптекарь, с когда я к нему пришла, то он мне сказал, что приходил участковый полицейский и спрашивал его про меня, ходит ли мой муж ко мне тайком.

В общем, Генри Генриевич Швайбаур меня поставил в известность, чтобы я была осторожна. Но по-прежнему мы всё равно собирались и читали, когда что удавалось раздобыть.

Однажды ко мне зашла Подгорская Анна Николаевна, которая жила в нашем доме, их семья состояла из пяти человек: она, муж, дочь лет 17 и два сынишки ещё дошкольного возраста. Когда я к ней пришла и хотела что-то ей рассказать, вдруг, вижу, уже сидит посторонний  человек. Я замолчала, а она засмеялась и говорит: «Чего испугалась? Это свой, он сам от них бежит. Только вот как удастся ли ему добраться к нашим? Это Ольги Латуто муж, ты что, его не узнала? (Латуто Иван). Правда, до войны я его видела мельком, когда он с женой приезжал в отпуск в наш дом, где жила мать его жены.

А в это время он был в таком костюме так, что трудно узнать. Он прожил, наверное, с неделю в Орле у своего тестя Латуто. Тёща была с его женой эвакуирована, а в Орле оставался тесть и тёщина сестра Варя. Спустя немного времени его не стало видно. И когда я спросила Подгорскую, где он, она ещё ответила, что они его проводили. Как удастся ему добраться до наших, я, конечно, не знала, каким образом они его проводили. Но я кладу Вам письмо – мне прислала дочь Подгорской, где они живут, как они его провожали.

…Теперь я опишу, что получилось с семьёй Подгорских. Сзади нашего дома, в саду, была немецкая пекарня, и там стояли немцы. Каждое утро туда привозили русских пленных – из тюрьмы несколько человек – выполнять грязную работу. И вот с одним из пленных познакомилась дочь Подгорских Наташа. Они встречались каждый день в саду днём, так как на ночь их увозили в тюрьму. Он с ней договорился, что он скроется у них, и они ему помогут достать документы, чтобы он смог уйти к нашим.

Наташина мать, через посредство людей, навела пути достать ему паспорт и дала своё поручительство. Этим делом занимался начальник паспортного стола Челюскин. Когда паспорт уже заготовили, осталось его передать. В это время выдали Челюскина, и его арестовали (подчёркнуто красным карандашом – А.П.), и все документы обнаружили. Пришли к Подгорским и их, Боже, арестовали: и саму Анну Николаевну, и её дочь Наташу. Каким  образом им удалось спастись, опять Вы узнаете из письма Подгорских. Только Наташина фамилия – Дудинова. В данное время их адрес: Литовская ССР, город Мадона, ул. Блаумона, 17, кв. 6 – Дудиновой Наталье Иосифовне. Так вот я кладу их письмо.

Ахулкова в живых уже нет, но жена его Анна проживает в Орле, я её как-то встречала, только не знаю её адреса, она живёт с дочкой, а сын, Женя Ахулков, теперь уже инженер и живёт где-то в другом городе, к матери приезжает только в отпуск.

Москвитиной тоже уже нет на свете. Некрасова Анна Георгиевна живёт в Москве, брат её Дмитрий и сейчас живёт в нашем доме. Латуто, мать и отец, живут тоже в нашем доме. Мать Некрасовых тоже умерла, сын, с которым она в то время жила, погиб на фронте.

В нашем дворе было здание – это аптекоуправление. Ворота выходили в наш двор. И вот, спустя несколько дней, как заняли немцы, кем-то было подожжено это здание. Мы в это время находились с детьми в подвале. В нашем доме жила некая Верига, она очень была против наших. Так вот, когда показался дым, то она схватила ведро с водой и пошла тушить, но её оттолкнул какой-то человек и сказал: «Не тобой зажжено и не тобой будет потушено». Она подняла крик. Мужчина быстро скрылся, а на второй день я с одной гражданкою стояла возле подвала. К нам подошла Верига и говорит: «Вот идут двое, они вчера поджигали, и когда я стала тушить, то он меня толкнул в плечо и не дал даже туда пройти».

Я, конечно, узнала одного, это был Киреев, звать его я не знаю, он член партии, жил он через один дом от нашего. Через несколько дней меня и гражданку, которая стояла со мной, приехали на машине и нас увезли в комендатуру. Там у нас стали спрашивать, кто был этот мужчина, который подходил к нам. Я сказала, что я его не знаю. Тогда они говорят: «А Вы узнаете его, если мы его Вам покажем?» Я говорю: «Да».

Тогда ввели Киреева. Я посмотрела и говорю: «Это не он, этот в белых валенках, а тот был в чёрных, и притом тот был выше, в общем, я им соврала. Но я боялась, что скажет вторая, но она, по-видимому, тоже была моего мнения и тоже сказала, как и я.

Но нас отпустили, и когда мы шли домой, то Верига шла сзади нас и всё «кропоталась», что мы скрыли Киреева. Через несколько дней Киреева выпустили, а когда пришли наши, то Киреев подал на Веригу, что она доказывала и выдавала коммунистов. В то время её суди трибунал, и она получила наказание 10 лет строгой изоляции и 5 лет поражения в правах. В данное время Киреева нет в живых, а жена и дети живут все там же. Верига как будто отбыла срок, и мне говорили, что она уже опять в Орле.

Конечно, прошёл уже большой срок после всех этих событий. Много, почти большинство людей умерло, да и  всего трудно записать. Вот что я могла Вам записать, если что непонятно, то тогда я могу Вам рассказать. Вообще, словесно я могла больше рассказать, а писать для меня трудней.

(без даты и подписи, но приложенное и упомянутое в тексте воспоминаний письмо от Натальи Подгорской-Дудиновой датировано 29.12.1962 года, так что «Воспоминания А.И.Калабуховой относятся точно к концу декабря 1962 года - январю 1963 года – А.П.).

А теперь, дорогой читатель, перехожу к другим «Воспоминаниям», опубликованным вот в этом документе (Александр Полынкин)

Письмо Натальи Подгорской-Дудиновой,

адресованное Александре Ивановне Кулабуховой в Орёл

Четыре страницы из тетради в «клеточку», заполненные синими чернилами, почти без ошибок и без абзацев.

«Здравствуйте, тётя Шура!

Получила Ваше письмо, которое очень долго мы ожидали. Большое спасибо за поздравление, взаимно, и Вам этого желаем. Получив Ваше письмо, я прочитала его маме, и вот, Вы знаете, как-то немного стало не по себе, - о том времени, что прошло, и вспоминать как-то очень тяжело, и скажу правду, как-то оно, это воспоминание, встревожило душу, мама стала вспоминать, и как-то это всё передалось и мне, ведь я в то время как-то не так смотрела на такие вещи или потому, что я  ещё была совсем молода, а вот мама это всё ощущала совсем по-другому. В общем, всего того чувства воспоминания трудно описать на бумаге.

Мы очень долго вспоминали фамилии  тех людей, которые были участниками того события, ведь это было уже давно, каких 20 лет тому назад, и вот, наконец, мама вспомнила фамилию начальника паспортного стола, который выписывал тогда паспорт для Березина Леонида Никоноровича (подчёркнуто красным карандашом – А.П.), который две недели скрывался у нас после побега из лагеря для военнопленных, фамилия его была Челюскин, а вот имени мы так и не вспомнили, но ведь кроме него, ещё были люди, которые способствовали выписке паспорта, был такой молодой парень, полицейский, фамилию его я не помню, а звали его Борисом, его фашисты угнали в Германию, а жил он на улице, не знаю, как она теперь называется, но приблизительно, где он жил, я припоминаю, потому что я к нему ходила один раз.

И вот, когда нам передали, что всех арестовали, кто заготавливал паспорт, а ещё неделю раньше мама просила Женю Отдельнову, она тогда жила рядом с нами, чтобы помогла она через свою родственницу, которая жила на 3-ей Посадской улице, она работала в то время на каком-то подсобном хозяйстве за Орлом, по специальности она была фельдшер, чтобы устроить на время, пока будут готовы документы для Леонида, на работу.

И вот в тот день, когда нас арестовали, это было уже после обеда, а утром приехала эта фельдшер на бричке, привезла ему пропуск будто на кучера и его увезла, он о нашем аресте узнал через неделю, он приехал в Орёл и зашёл к нам, и ему папа всё рассказал.

И после того, как он в 1945 году приехал к нам после демобилизации, он рассказывал, что после того, как папа ему всё рассказал, он больше не остался там, куда его отвезла фельдшер, а решил идти к нашим. Ему приходилось очень трудно, и вот, наконец, он попал уже на передовую, на нейтральную полосу, и его с немецкой стороны заметили и стали стрелять. Его ранило, и сколько он пролежал там, он не помнил, после чего у него очень много было потеряно крови, тогда его обнаружили наши передовые части, его направили в госпиталь, а после госпиталя ему ещё долго не доверяли, думали, что он изменник или шпион. Но после того, как он оправдал доверие, то уже при освобождении Орла он участвовал на передовой. По специальности он был шофёр.

Он, конечно, здорово изменился с тех пор, как мы его видели впервые, - по сравнению с тем, когда он приехал к нам в 1945 году. Уехал он в Кострому, там он женился, в 1954 году я интересовался, где он, послала запрос в адресный стол, и мне ответили, что он умер в 1952 году…

Вот всё, что я могу Вам написать о том времени, и то больше всего в этом помогла мама, у неё память насчёт этого лучше, да, возможно, ещё и от того, что ей больше досталось, чем мне.

…Тётя Шура, Вы меня приглашаете в Орёл в отпуск, я каждый раз собираюсь поехать, но всё как-то не удаётся: то дрова нужно заготовить, то огород, а то, просто сказать по правде, и денег не хватает, ведь работник я одна, а жить надо всем. Ну ладно, один раз я, всё-таки, выберусь в Орёл, но когда – не могу обещать, лучше сразу, как снег на голову, чем загадывать.

Привет тёте Наде и малышу от нас всех, передайте ей от нас пожелания долгих лет жизни и здоровья, а так же и Вам мы того желаем, все мы, и Подгорские, и Дудиновы.

29.12.1962г. Крепко целую, Наташа.

Да, ещё, тётя Шура, Вы спрашиваете о дяде Васе, зяте Латуто, это я хорошо помню. Дядя Вася, когда пришёл, то мы его сначала не узнали, он был обросший, как старик, прожил он, наверное, с неделю, каждый день приходил к нам, и вот, когда он отдохнул от дороги, то мы его провожали все втроём: тётя Варя, мама и я, проводили его за железную дорогу, под мостом, где проходила на Москву, мимо казарм артиллерийских.

Вот и всё.

Наташа».

И послесловие к этим двум документам. Жирным шрифтом в письме Натальи Подгорской-Дудиновой я выделил сведения, имевшие отношение к бежавшему из лагеря военнопленных Леониду Березину. О том, как ему помогли скрываться в Орле от фашистов, ты, уважаемый читатель, узнал, как и его скоропостижной смерти  в 1952 году.

Но мне удалось найти в дополнение ко всему его наградной лист, из которого стало ясно, что старший сержант, шофёр 787 отдельной автороты подвоза  312 стрелковой Смоленской Краснознамённой, ордена Суворова дивизии Леонид Березин, после возвращения в ряды Действующей армии, храбро воевал до последнего дня войны, под огнём противника подвозя боеприпасы во время прорыва обороны фашистов на западном берегу реки Одер и до реки Эльба.

29 мая 1945 года, приказом по 312 стрелковой дивизии, Леонид Никонорович Березин был награждён орденом Красной Звезды.

Демобилизовавшись в том же 1945-ом году, по пути в родную Костромскую область, старший сержант заехал специально в Орёл – поблагодарить своих спасителей. Простые орловчане не трусили: помогали тем, кто потом громил гитлеровскую банду…

Александр Полынкин

• Кровавая трапеза фашистских лётчиков («Из архива Матвея Матвеевича»)
• «Воспоминания» доктора Турбина («Из архива Матвея Матвеевича»)
• О воздушном стрелке Александре Гомзикове и его товарищах ("Из архива Матвея Матвеевича")
• Трагедия над Большой Гатью
• Спасённый в Орле, он погиб под Варшавой
• «Белка» в тылу врага («Из архива Матвея Матвеевича»)
• Разведчица Марта («Из архива Матвея Матвеевича»)
• Николай Селифонов – один из орловских чекистов («из архива Матвея Матвеевича»)
• Как гитлеровцы «хозяйничали» в оккупированном Орле («Из архива Матвея Матвеевича»)
• Письмо из прошлого ("Из архива Матвея Матвеевича")