Некоторое время назад, работая в Государственном архиве Орловской области с метрическими книгами Богоявленской церкви города Орла, натолкнулся я на одну, очень любопытную для себя запись, которую ниже процитирую:

«Метрические книги Богоявленской церкви города Орла за 1893 - 1897 годы

ГАОО, ф.101, оп.1, ед.хр.3149 (на 259 страницах)

1893 год

Л.51оборотный-Л.52

№42

30 октября скончался, 1 ноября 1893 года похоронен земский начальник 3-ого участка Малоархангельского уезда, дворянин Владимир Александрович Лилиенфельдт (буква «т» - зачеркнута), 45 лет - от чахотки. Похоронен соборне (то есть, при участии многих священнослужителей – А.П.), в церковной ограде села Критово Малоархангельского уезда».

И сразу вспомнил я, что 8 лет тому назад, ещё на старом сайте «Мастера», опубликовал я «Воспоминания» историка Натальи Дмитриевны Василенко, которая была тесно связана родственными узами со многими дворянскими родами нашего края, в том числе, и с Лилиенфельдами. И вот только что появился повод (даже два) напомнить читателю о некоторых моментах из этих «Воспоминаний», в первую очередь, связанных с семейством Лилиефельдов. Итак,

Из «Воспоминаний» Н.Д. Полонской-Василенко

о нашем крае во второй половине XIX-начале XX века.

Дом Лилиенфельдов в Критово

Между Критовом и Липовицей была разница во всем. Большой дом в Критово - «Василий Блаженный» - как его прозвали за то, что он имел мезонин и несколько крыш различной формы и высоты; внизу было 5 комнат, большая столовая, часть которой отделялась аркой, которую поддерживали две парных колонны. Эти колонны были для нас лучшим местом наших развлечений. Далее был кабинет, сначала Александра Карповича, а впоследствии - Владимира Александровича. Это была веселая, небольшая комната; обе они - столовая и кабинет - выходили окнами на двор, а окна были такие низкие, что когда подъезжали к крыльцу, то казалось, что лошади влезают в комнату. Далее шла большая гостиная с 3-мя окнами в сад, «угольная» или «диванная», спальня Надежды Павловны, впоследствии - комната Сони. Две крутые лестницы вели на мезонин, где было 8 маленьких комнат с низкими потолками. Нижний этаж дополняла большая замечательная терраса, заплетенная виноградом; к ней вели двери из «диванной». Мы очень любили обдирать бумажные обои: под ними была старинная роспись; в «диванной» стены расписаны под беседку; в поздравительной - розы и птицы. В Критово, еще когда им владели Козаковы, был большой дом в стиле «ампир», тогда в доме том с мезонином жил управляющий; Казаковы разрушили свой дом, но не построили нового. Они переехали в дом управляющего, перенесли картины.

Портреты в доме

Я ужасно любила эти картины; в зале висели - замечательный портрет Казаковой: красивая дама в белом платье с кружевом, глубоким вырезом, в темно-красной шали, наброшенной на плечо; прическа времен «ампир», черные большие глаза, словно живые, смотрели с портрета - это и стало причиной порчи его: Саша, большой шалун, жаловался, что эти глаза всегда следят за ним, поэтому и «пальнул» в портрет из «рогатины», но попал не в глаза, а у рта. Другой замечательной работы портрет - это портрет родственницы Казаковых, в синем жакете типа фрака, из шелкового бархата с желтыми лацканами, с «манишкой» из тончайшей дымки, третий портрет - портрет Казакова: Казаков был в белом парике, в синем камзоле и кафтане. Казакова не любили, и поэтому портрет его стоял за трюмо. Была еще роскошная акварель - дама в светло-розовом, с чайными розами на груди, с золотым кружевом, что окружало глубокий вырез корсажа. Ее волосы, пышно поднятые, было легко припудрены. Портрет отражал Муравьеву, тетю Лилиенфельдов, которая была при дворе Екатерины II. Между прочим - в семье Лилиенфельдов сохранялось предание об их прапрабабке, которой при Елисавете был урезан язык за излишнюю болтовню, поэтому не раз в их семье, шутя, угрожали друг другу такой же судьбой за несдержанность разговоров. Любила я и 6 гравюр, передававших историю Фауста и Маргариты; гравюры эти были конца XVIII в., небольшие, в черных рамах, за стеклом, и украшали стену в столовой. Под ними стоял старинный диванчик, без спинки, на котором сначала сидела Надежда Павловна, а после ее смерти - Наталья Федоровна. В кабинете висел большой портрет Владимира Александровича, верхом на золотом коне "Червонце". Писал его А. Д. Чиркин; пейзаж, фигура Володи, и в частности «Червонец», были безупречны. Любила я оригинальные книжные шкафы, в которых, вместо стекла, были вставлены картины, тоже маслом - Чиркина: лошади с жеребятами на фоне местных пейзажей.

Мы, дети, очень любили мезонин, где, после смерти Надежды Павловны, была детская горница. Комнаты там были низенькие, уютные; там так приятно было играть «в подкидного дурака» или «пьяницу»; можно было бегать, кричать ...

В Критове весь уклад жизни был не тот, что в Липовице: не было борзых, а только большая свора «гончих», черных, с длинными ушами, рыжими и белыми пятнами, и обязательно с одним светло-голубым глазом, второе было, конечно, темное.

Критовское хозяйство, парк, сад, лес

Двор в Критове был окружен хозяйственными строениями: в глубине двора, где некогда стоял дворец Казаковых, был построен большой амбар, где хранилось зерно, а под навесом стояли летом плуги, сеялки, жатки и т. п. инвентарь. «На глазах господ» были - погреб, ледник, близко была конюшня - так что видно было, как выводили лошадей и как через двор прогоняли с поля на реку стадо коров и табун лошадей. Мы очень любили, когда гнали лошадей: на парадном крыльце сыпали для лошадей соль, и лошади хорошо это знали, и все спешно бежали к крыльцу, тогда здесь можно было гладить их. За конюшней были расположены ток и овин, и дома было слышно, как грохочет молотилка и как она останавливается. Все говорило, что хозяева жили интересами своего хозяйства.

По другую сторону дома был огромный парк с красивыми рядами пихт, туй, кедров перед верандой и с огромным цветником; в середине главной клумбы, на столбе, стояли солнечные часы. Особенность критовского парка заключалась в том, что он был направлен всеми лучшими аллеями не до современного дома, а в кладовую, где некогда стоял барский дворец. Широкая липовая аллея вела от большой зеленой «лужайки» с кучами одичавших роз - к большому хорошему ставку, на котором маячила стройная колокольня Критовской церкви, а на другом берегу подступал к самому берегу березовый лес. Местность была очень живописна. В парке было много тропинок, многие из них были забыты; позже я любила обновлять их, прочищая от кустарника старые дорожки. Мысленно заполняла их дамами в белых париках, господами в ясных камзолах, и казалось мне, что оживает прошлое, что шелестят шелковые «роброны» и что где-то за зарослями лабиринтов слышится чей-то приглушенный шепот, веют веера. Парк оживал в моем воображении ...

За парком был огромный плодовый сад, ежегодно Владимир Александрович увеличивал, распространяя его территорию; делал новые привои, выписывал лучшие сорта яблок - и сад стал значительной опорой хозяйства. Из пруда выходила, задержанная плотиной, живописная речка «Кривая Зоренька», приток Неручи; она текла, все время меняя направление, каменистым руслом, и то делалась такая, что вода едва прикрывала дно, то круто поворачивала и делала глубокую, широкую заводь, из которой снова выходила мелким ручейком.

На правом берегу реки был прекрасный березовый лес; Павел Александрович продал его на сруб, как только получил в наследство Критово. На левом берегу Владимир Александрович начал насаждать новый лес - ели, березы, клены, и в начале войны 1914 года этот лес уже простирался на несколько верст. Наталья Федоровна продолжала посадки. Какое богатство грибов вырастает там, в молодом лесу!

Прислуга в помещичьем доме

В Критово мы, дети, втягивались в интересы хозяйства, тогда как в Липовице мы ничего не знали, кроме того, что во ржи и пшенице весело собирать васильки. Старый староста, Никита Изотов, красивый, с большой бородой, приходил каждый вечер в столовую, делал подробный отчет и получал распоряжение на второй день. Он хорошо относился к нам, и не было большего наслаждения, когда он, по очереди, сажал нас на свое казацкое седло и катал на белом, как снег, «Бедуине». Вторая интересная фигура был ключник Михалыч. Он служил еще при Казаковых, николаевский солдат, лысый, с большой седой бородой «лопатой». Он любил всех нас, но любимцем его был Саша, «милай», как он его называл.

Мы все любили копченую ветчину, которая в Критово была действительно знаменита. Михалыч, в «ведомстве» которого были все продукты, отрезал для нас кусочки ветчины и целый день, «к случаю», носил их в кармане своего тулупа, которого никогда не снимал, даже в июле. Ветчина пахла чем-то дополнительным, овчиной - и это нам еще больше нравилось. Мы залезали куда-нибудь в укромное место и поедали ее ...

Еще помню я пышную красавицу Екатерину, она была ключницей тоже при Казакове. Высокая, в высокой кике (чепце), с профилем римской матроны, всегда в синем «сарафане», она производила впечатление переодетой аристократки, и, читая впоследствии Некрасова, я представляла себе героинь его в образе Екатерины ...

Остальная челядь была моложе. Среди нее был Владимир-слесарь, он же плотник - мастер на все руки; красивый, черноволосый, как цыган; он был правой рукой Владимира Александровича, который любил всякие ремесла; прекрасно сооружал Владимир Александрович, с помощью того слесаря, различную мебель и чинил сам машины. Слесарь Владимир умер рано - замерз где-то пьяный, и на руках Натальи Федоровны осталась его вдова, Наташа, с 8 детьми.

Наталья Мухортова (Лилиенфельд).

Лилиенфельды

Седьмым ребенком была Наталья, года на три моложе, чем моя мать (1852 года рождения). Она была самая красивая среди всех сестер. Высокая, стройная, с карими глазами, веселая, остроумная, хоть и немного поверхностная, она имела колоссальный успех в «свете», но долго не выходила замуж, как и моя мать. Многие сватались к ней, но без успеха. И вот она полюбила, к своему несчастью, сильно, глубоко и – безнадежно. Полюбила инженера-железнодорожника, Николая Борисовича Мальма, который тоже влюбился в неё. Он был женат, не жил уже много лет со своей женой, но развода ему она не хотела давать. Началась страшная драма бедной Наты, как звали Наталью Федоровну. Когда вышла замуж моя мать, то Ната осталась одинокой в ​​родительском доме. С другой стороны, надвигалась другая беда: брат Натальи, Федор Федорович, женился на фрекен, которую не терпела Ната, так как предполагала, что жизни в родительском доме ей, Нате, не будет. Следовательно, она сделала решительный шаг и дала согласие выйти замуж за своего двоюродного дядю, Владимира Александровича барона фон Лилиенфельд. Как оказался его отец, барон Лилиенфельд, в Малоархангельськом уезде, я не знаю. В 60-х годах он покинул свое имение в «Прибалтийском крае», женился на сестре Натальи Павловны Чиркиной - Надежде Павловне Мацневой и купил имение богатых помещиков Казаковых - Критово. Оно лежало в 8-ми верстах от Неручи, на берегах красивой реки «Кривой Зореньки». [Покупал он это имение пополам с Дмитрием Ивановичем Козиным. Козины построили себе новую усадьбу в селе Красном, а Лилиенфельды поселились в замечательном имении Критово.]

Лилиенфельд, немец по происхождению, не знал немецкого языка, писал свое имя не Александр Карлович, а Карпович, и по каким-то соображениям отверг баронский титул. Сыновья - старший, Павел, юрист, и младший - Владимир, инженер - были вполне русские. Павел служил в суде и кончил карьеру членом судебной палаты в Харькове. Когда он служил где-то в Украине, то встретил в какой-то молочной кассиршу, влюбился и женился на ней в середине 80-х годов. Жена его - Ольга Алексеевна - была некрасивая, малокультурная, не интересная; по происхождению - то ли немка, то ли еврейка; мы знали ее мало и не любили. Сам Павел Александрович был очень умный и интересный человек. В Критово он приезжал ежегодно в отпуск, а после смерти Александра Карповича и Надежды Павловны, кажется, в 1889 и 1890-х гг, Критово была разделена между братьями, и Павел, как старший, получил землю без усадьбы и половину инвентаря. Он построил на другом берегу пруда усадьбу. После 1905-го года он продал крестьянам и усадьбу ту, и землю.

Брат его, Владимир Александрович, был тоже очень интересный человек. Хоть некрасив, был он очень умный и талантливый человек. Закончив «Институт инженеров путей сообщения", он несколько лет работал на Урале при проведении железной дороги. После того, в середине 70-х годов, он вышел в отставку и поселился у родителей в Критове. Он давно и горячо любил свою красивую племянницу, Наталью Федоровну Мухортову, но не имел успеха. [Она безнадежно любила Мальма. Сейчас положение ее в семье стало сложное. Сестра ее, ближайший его друг, Маруся, вышла замуж, а брат, Федор Федорович, хотел жениться на барышне, которую она не любила.] Когда Наталья Федоровна согласилась выйти замуж за Владимира Александровича, вся семья Лилиенфельдов, старые родители и Владимир Александрович, были безмерно счастливы. Но Ната не была счастлива: она уважала своего мужа, но не любила его. От их брака было двое детей: дочь Соня, которая была на год старше, чем я, и сын, Саша - на год младше меня. Мы всю жизнь дружили втроём.

Владимир Александрович был образцовый хозяин. Он один из первых ввел многопольный севооборот, посадил большой плодовый сад и лес, устроил тоже конский завод, с помощью Александра Дмитриевича Чиркина, который давал ему лучших жеребцов. Когда был введен институт земских начальников, Владимир Александрович принял назначение его на эту должность и пользовался уважением у населения.

В 1893 году он начал строить крахмальный завод и вдруг заболел туберкулезом и через неделю умер по дороге в Москву.

Последние дни в Критово и Липовице

Я все еще помню мою радость, с которой я встретила их далеко от дома, в поле, куда я побежала сама встречать их, когда получили телеграмму о их приезде! ..

За это лето я еще больше сблизилась с Соней. Я по большей части жила в Критове, и только мы с Натой приезжали на несколько дней в Липовицу посетить бабушку. Она выздоровела, ходила сама по комнатам, даже сходила в сад.

Наталье Федоровне было очень трудно. Владимир Александрович получил должность земского начальника первым, как только был введен этот институт, и тщательно выполнял свои обязанности: ездил в Малоархангельск на съезды, ежедневно принимал в своей канцелярии, которую устроили во флигеле, где раньше жил он с семьей. Мы любили смотреть вечерами в окно, как он сидит за столом с цепью на шее. Эта должность давала средства, но отрывала его от хозяйства, которое в значительной степени падало на Нату. А тут судьба подбросила ей меня. Но она не роптала и занималась мной, как родной дочерью.

Характерный случай произошел в том году: в газете было сообщение, что где-то, кажется, в Москве, сбежал тигр из зверинца. И вот по всему Малоархангельскому уезду начались слухи, что видели тигра, как он где-то загрыз теленка, а в тот же день, верст за 30 - корову. Несмотря на невероятность этих наблюдений, нам запрещали отходить далеко от дома и ходить в лес. Ночью, когда лаяли собаки, люди считали, что эти собаки услышали тигра ...

Кончился отпуск, и отец уехал в Киев, а мы с мамой остались в Липовице. Маме надо было помогать по хозяйству - принимать отчеты старосты, ходить на молотьбу и т.д. Хозяйство значительно уменьшилось. Уже не было хуторов - нет Големы, нет Козловки, ни Александровки; давно не было уже Карачевского «отъезжего поля». Все исчезло ...

В Критово шло спешное строительство крахмальной фабрики. Владимир Александрович сам руководил работой. Наконец, фабрика была готова, и осенью должны начать переделку картофеля; сажали его очень много. Наступила поздняя, ​​холодная осень. Мы хотели уже возвращаться в Киев и как раз поехали в Критово, чтобы попрощаться с Лилиенфельдами. В столовой горела лампа, когда мы подъехали к крыльцу. Никто не выходит. Кучер крикнул ... Открывается дверь - и Соня и Саша выбегают на крыльцо в слезах ... «Тише, тише, папа умирает!" Мы входим в столовую и видим: на диване, под гравюрами из Фауста, лежит Володя ... [Его ноги не уместились на коротеньком диване, поэтому подставлен к нему стул, и они лежат на нем ... Он лежит белый, как полотно подушки, что неудобно была засунута под его голову.] Мокрые от пота волосы прядями прилипли к белому лбу. Большая умывальная чаша с кровью стоит у дивана ... Обеденный стол отодвинут от нее. В комнате полный беспорядок. Оказалось, что Володя был на фабрике – пол-километра от дома - и там вдруг горлом пошла кровь ... Володю перевезли домой, и с тех пор непрерывно шла кровь ... Ему давали глотать лед. Послали лошадей за доктором. Мы пробыли там несколько дней. Володе стало лучше. Но врач сказал, что это может быть начало туберкулеза. Мы поехали в Киев, а на второй или третий день Лилиенфельды, по совету врача, должны были выехать в Москву, кажется, до славного Захарьина.

(Это случилось, как теперь я выяснил, 30 октября 1893 года (по старому стилю – А.П.).

Все сложное хозяйство и воспитание детей пришлось на плечи Наты, которая жила до того, как на «даче». Она приняла это бремя и несла его до самой смерти. Она сохранила многопольный севооборот, сама следила за ним; вставала с первыми лучами солнца и в высоких сапогах, большими шагами, высокая, худая, с парусиновым зонтом, обходила свои владения, где пахали, сеяли или косили, весь день, без перерыва, она большими шагами ходила, стараясь быть во всех уголках Критова. Сначала там был старый, еще со времен Казакова, староста Никита Изотов, но он стал сильно «запивать» и сам посоветовал принять на его должность своего сына, Игната. Это были интересные личности. Отец был типичный крестьянин, великоросс, с большой бородой, не седой и в 60 лет, он напоминал тип Сусанина; сын его, Игнат, долго ходил на заработки, жил в Николаеве, в Ростове-на-Дону был кондуктором и т.д. Когда он вернулся домой, то принес с собой «образованность»: разговаривал таким языком, что его трудно было понять: он жаловался мне через несколько лет, что «с тем темным народом всю образованность потеряли».

Этот Игнат Изотов пришел к Лилиенфельдам за советом: на ком ему жениться: одна девушка была красива, нравилась ему, вторая, Авдотья, была не так красива, но имела большое приданое: перину, лисий салоп и прочее. Победила Авдотья, ставшая женой Игната. Она быстро стала грубой, но вообще была симпатичная женщина. Когда у них родился сын, они пригласили Соню и Сашу как крестных родителей. А позже, когда наш Саша не мог преодолеть экзамен за 4-й класс, его крестный сын, тихо, спокойно переходил из класса в класс того же реального училища.

Староста из Гната был неважный, но Наталья Федоровна доверяла ему и прощала его ошибки. Это было редкое явление, так как он сам признавал свои ошибки. Однако с таким помощником Наталье Федоровне было нелегко вести хозяйство. Кроме того, она тоже болела туберкулезом, что лишало ее сил. Не радовал и сын, не хотел ни учиться, ни помогать ей. Она таяла, выбивалась из сил, чтобы сохранить детям Критово и чтобы выкрутиться из долгов в различных банках (покупая Критово, Лилиенфельды «заложили» его в двух банках). Вечером без сил падала она на диван в столовой и засыпала тяжелым сном. Но проснувшись, когда подавали ужин, она снова была, по-прежнему, весела и остроумна.

В своих хозяйственных работах она не имела помощи: Павел Александрович не был хозяином и мечтал только об увеличении доходов. От Куприяновых тоже не было помощи. Так несла она сама весь груз хозяйства на своих слабых плечах. Однако ее хозяйство шло не хуже, а даже лучше, чем у соседей. Крестьяне относились к ней хорошо; не было никогда тех мелких, раздражающих недоразумений, которыми донимали крестьяне Куприяновых; то случались потравы, то порубки, то какой-то теленок или корова зайдет, по невнимательности пастуха, на господскую рожь или пшеницу. Но Наталья Федоровна смотрела на все это сквозь пальцы, не требовала уплаты штрафов и т. п. Поэтому в ее хозяйстве было все сравнительно хорошо: не было преднамеренных помех, не было повальных краж, как на Липовице.

В 1905 году крестьяне не тронули Критово, когда ночью, будто огромные факелы освещали горизонт: то горели где-то помещичьи скирды. Как раз в то время, когда помещики дрожали от страха перед грабежами, вывозом зерна из амбаров и т.п., к Наталье Федоровне прибежал староста, бледный, как полотно:

«Наталья Федоровна! На двор сейчас въедут несколько подвод крестьянских, видимо, будут вывозить хлеб».

У Натальи Федоровны подкашивались ноги, но она, с холодом в сердце, спокойная с виду, вышла на крыльцо. Подходят крестьяне, издали снимают шапки... Ну, значит, не страшно.

«Наталья Федоровна! Мы к твоей милости: есть нечего, продай иржицы»...

Конечно, было дано ржи, сколько хотели, со скидкой в ​​цене. Инцидент был исчерпан. Следуя старой традиции времен хозяйства Владимира Александровича, Ната никогда не отказывала в помощи крестьянам, когда была в силах помочь, даже когда было трудно это сделать: давала бесплатно лошадь, корову, когда у крестьянина погибала единственная скотина. Но не было случаев, чтобы приходили просить те, которые не имели крайней нужды в помощи.

Так приблизился 1917-й год. Крестьяне Критово уверяли Наталью Федоровну, что они не тронут ее усадьбу, но советовали ей не оставаться здесь. Она переехала в Орел и прожила там до 1919 года. После прихода добровольцев (Деникина) она вернулась с дочкой в ​​Критово. Но потом опять пришли сюда большевики. Защитить Критово от организованной большевистской силы местные крестьяне не могли. Когда Наталья Федоровна и дочь ее лежали, больные тифом, большевики зажгли большой дом Натальи Федоровны. Там она и погибла, а дочь ее успели перенести в дом старосты, где дочь, без сознания, тоже умерла».

Такая вот судьба выпала на долю последних владельцев имения в селе Критово. Ни от могил их, ни от самой церкви не осталось почти ничего. Да, почти…Отдельные камни, плиты, да вот, к примеру, такие вещи, как найденный на днях Александром Михайловичем Матвеевым неподалёку от бывшего Свято-Духовского храм очень любопытный экспонат (смотри, читатель, фото – А.П.).

По всей видимости, это так называемый «хомут» для подвешивания колокола на бревно на звоннице. Вообще-то, чтобы подвесить колокол, требовалось два таких «хомута».

Александр Полынкин

• София Волковицкая – красавица с картин Мясоедова
• Здесь Мясоедов побывал...
• Альбом из 1917 года (имение Неручь, его люди и животные)
• «Скрепы» Валерия Чекмарёва
• Путешествие из Воронежа в Покровский район-2
• Валерий Чекмарёв в спецпроекте РИА «Воронеж» о Большом терроре
• Помещики Мацневы, Чиркины и сельцо Зелёная Гора
• Как Зелёная Гора в Кочки превратилась
• О 12-ом выпуске «Краеведческих записок» и о дворянском роде Чиркиных
• Кони художника Чиркина (часть первая)