(начало воспоминаний читай здесь)

Зимой-весной 1942 года  по доносам и наводкам бургомистра Покровской волости Александра Гордеева было арестовано, а затем и казнено несколько десятков покровских патриотов, оставшихся в тылу врага для ведения диверсионной и разведывательной работы. По каким-то своим мотивам предатель не трогал первое время  односельчан. Но осенью пришла   их очередь.

Всё началось с ареста Матрёны Егоровны Даниловой.

Пришли к ней незваные гости. Её близкая родственница донос на Матрёну Егоровну, как на жену коммуниста, сделала, чтобы свою шкуру спасти.

Как это было, до сих пор помнит Анна Дмитриевна Скулкина (Данилова):

«...К нам с обыском полицай и два немца... Вывели мать мою во двор, поставили на то место, что указала доносчица, приставили наган к голове, к уху, и говорит полицай (тоже сосед, их у нас в деревне, кроме бургомистра, аж пять человек было): «Что здесь зарыто?»

Мать говорит: «Рожь». Там и, правда, была зарыта рожь в деревянном наполе (напол – 12-ведерная бочка).

Держит полицай наган возле головы у мамы и говорит: «Где закопаны 25 пар женских туфлей? Сейчас твоя голова разлетится на куски, как пустая бутылка».

Мать говорит: «У меня нет никаких туфлей».

Когда откопали яму, там и, правда, оказалась рожь. Полицай рожь потом к себе домой перетаскал.

А маму мою пошли таскать к немцам в комендатуру:

«Кто твой муж? Кем был? Где теперь?»

А мать говорит: «Сама не знаю».

И вот в сентябре, не помню, какого числа, присылают за матерью конвой. Урядник у немцев был. А перед этим 18 человек из села  Вязовое в Покровском повесили. Мать знала уже, что идёт на смерть, попрощалась с нами. Паша (мамина сестра, она жила у нас) заголосила. Мишка и близняшки – тоже кричали, цеплялись за мать. Я тоже, глядя на них, орала, цеплялась маме за юбку (ой, не могу больше, заливаюсь слезами, рука труситься начала, пережду немного).

А конвоир был из деревни Михневка (часть деревни Тетерье – А.П.), а фамилия у него тоже Данилов Иван. Мать говорит ему: «Иван, меня, наверное, повесят», а он ей говорит: «Я бы тебя отпустил, Егоровна, но ты сама знаешь, что мне потом будет. Да и ты никуда не денешься. Сама придёшь. Заберут детей твоих, начнут иголки под ногти совать, дверями пальчики им зажимать, я насмотрелся на ихние зверства, пойдём, что Бог даст».

Мать вспоминала потом, что пока прошли три километра до Покровского, все губы, рот – всё пересохло.

Ну вот, приходят они в комендатуру.

Левее этого старого здания автостанции до начала XXI века сохранялся дом, в котором и находилась немецкая комендатура

(современная площадь перед автовокзалом п.Покровское, Орловской обл.)

Сидит в кресле чин, весь в крестах, в свастике, то есть, рядом – переводчик. Поднялся чин, кулак, как балда, и как ударит маму в ухо. Из другого уха – сразу кровь потекла. Мать говорит, что пошатнулась, но устояла, хотя в глазах помутнело, в голове звон. А он допрашивать стал.

А Иван, который конвоировал, тут же присутствовал. Эта падла, чтоб ему на том свете гнить, спрашивает маму через переводчика: «Ты коммунистка?»  Мать отвечает: «Нет».

«Тогда почему ты так долго в магазине работала?»

Мать отвечает: «Не тратила казённых денег, а коммунистов за растрату тоже арестовывали и в тюрьму сажали».

Немец говорит: «А муж коммунист?»

Мать отвечает: «Нет».

Тогда немец спрашивает: «А почему твой муж в милиции работал?»

И тут мать говорит, как Господь подсказал: «Господин комендант, вон урядник со мной, односельчанин, пусть он Вам скажет, кто я и кто мой муж».

Немец стал Ивана спрашивать, коммунистка ли мать, и почему долго работала в магазине. Иван ответил, что не коммунистка, а в магазине торговала пуговицами и керосином, мол, ничего больше не было, да и торговала всего два часа в день.

Мать говорит, вижу, верит немец, голос у гада стал не таким грозным, стал спрашивать про отца: «А муж у неё коммунист? И почему в милиции работал?»

Иван потом говорил, что шёл ва-банк, хоть трусил, но продолжал врать: «Нет, муж не коммунист, и в милиции не работал, он совсем пожилой, собирал всякие тряпки, кости».

(Когда наши пришли, и Ивана Данилова судили, Матрёна Егоровна была свидетельницей на суде, и об этом случае рассказала, Ивану дали срок вдвое меньше, чем другим полицаям – А.П.).

Мать говорит: «Вижу, верит, спрашивает, а сколько у неё детей?»

Мать ответила, что пятеро и возраст назвала. Немец говорит, что на неё донос был о том, что, якобы сказала, как придут наши, всех старост и полицейских повесят.

Мать говорит, что у неё – как мороз по коже, думает: «Сейчас конец мне, повесят».

И тогда мать говорит: «Господин комендант, давайте того человека сюда, кто Вам такие ложные слова на меня донёс. Я никогда нигде такого не говорила. Если я так говорила, то пусть мои дети останутся сиротами, а если кто так сказал, то пусть его постигнет жестокая кара».

И немец вдруг говорит: «Ну иди и так больше не говори!» А потом фашист Ивану Данилову приказывает: «Покажи ей, куда мы деваем тех, кто нам не хочет служить».

Я уже писала, что 18 человек из села Вязовое в Покровском повесили. А дело в сентябре было, и уже три дня их не снимали.  Иван привёл мать, где они висели, а они уже портиться стали.

Мать говорит, я, как глянула, подумала, Господи, за что мне такое?  Лица синие, распухшие, языки вывалились – и запах...

Мать говорит, что назад шла одна и не помнила – жила тогда она  или нет, ноги её одеревенели.

«Я иду, а кажется, стою на месте, в глазах туман, во рту всё пересохло, губы потрескались от жары. Пришла кое-как домой, упала на кровать и в слёглых две недели пролежала...»

Но испытания семьи Даниловых этим допросом не закончились, самое страшное было ещё впереди...

(окончание...)

Александр Полынкин