Есть в Покровском районе, на самой его окраине, недалеко от границы с Верховским районом, деревенька с красивым названием, - Рубленый Колодец (до недавнего времени она именовалась Рубленый Колодезь – А.П.).. Когда-то, до войны ещё, проживало здесь более двухсот человек, а сейчас – меньше десятка дворов и ещё меньше жителей. Оставшиеся дома деревни разбросаны далеко друг от друга по склонам глубокого оврага. А вокруг – поля, поля, поля. Бескрайние среднерусские просторы, живописнейшая местность! Вот здесь-то, в простом крестьянском доме, 4 января 1936 года и родился человек, о котором будет мой рассказ.
Народный артист РСФСР Николай Васильевич Пеньков с 1963 года до самого конца жизни (а умер он 21 декабря 2009 года) служил в знаменитом МХАТе (после его раскола в 1987 году – во МХАТе имени Горького, который возглавила Татьяна Доронина). Уже в первом своём спектакле «Бронепоезд 14-69» (по пьесе Всеволода Иванова), в котором Пеньков сыграл Мишу-студента, признанные мэтры театра отметили его первоклассную работу. Потом последовали другие, не менее успешные, роли, и уже через шесть лет Николаю Васильевичу было присвоено звание Заслуженного артиста РСФСР.
За 46 лет работы в театре он сыграл в более чем 50 спектаклях. В совершенстве владея искусством перевоплощения, Николай Васильевич убеждал зрителей, что его герои – именно такие, какими их задумывали авторы: будь то классические персонажи - Клещ (пьеса М.Горького «На дне»), Солёный («Три сестры» А.Чехова), Юсов («Доходное место» А.Островского), Мазепа («Полтава» А.Пушкина) или современные герои пьес В.Белова, В.Распутина, Ю.Полякова, А.Дударева.
Пеньков активно сотрудничал с мастером исторической драматургии В.Малягиным и замечательно сыграл в его пьесах «Аввакум» и «Наполеон в Кремле», причём, в последней пьесе он ещё и выступил в качестве режиссёра.
Его часто и успешно снимали в кино, он стал известным после фильмов «Щит и меч», «Вечный зов», «Освобождение». Кстати по поводу участия в эпопее «Щит и меч» Пеньков позже вспоминал, что режиссёр Владимир Басов целых полтора месяца пробовал на главную роль Станислава Любшина и его, но потом сказал: «Коля, извини, у тебя профиль, может быть, и арийский, но морда, как ни крути, орловская». И дал мне роль Хакке. Обиды никакой не было. Кстати, мы как подружились тогда со Стасом Любшиным, так до сих пор дружим». Всего же на счету Н.В.Пенькова – 37 кинокартин.
Николай Пеньков в фильме «Вечный зов»
Николай Васильевич Пеньков – артист и писатель
Вообще, Николай Васильевич был чрезвычайно одарённым человеком – актёр, режиссёр, наконец, писатель. Его рассказы, маленькие повести и воспоминания регулярно публиковались в периодике.
Однако, прежде чем превратиться во всесоюзно известную творческую личность, Николай Пеньков успел (мальчишкой) пережить войну, закончить семь классов в школе села Верхний Жёрновец (оно - рядом с Рубленым Колодцем), получить образование в Липецком горно-металлургическом техникуме, поработать прорабом на Магнитогорском металлургическом комбинате и отслужить в армии на Дальнем Востоке. Учительница литературы в Липецком техникуме, а потом армейские командиры заметили актёрские способности Пенькова, и его даже демобилизовали из армии на четыре месяца раньше, чтобы он успел на сдачу вступительных экзаменов при театральном училище МХАТа.
Поступил он туда с первой попытки, прочитав на творческом конкурсе рассказ Ивана Бунина «Лапти». Любовь артиста Пенькова к писателю Бунину – это отдельная большая тема, и её Николай Васильевич глубоко и талантливо раскрыл в книге своих воспоминаний «Была пора». Воспоминания были опубликованы вначале в журнале «Наш современник» (№№ 10-11 за 2005 год, под названием «Явление театра»), а в декабре 2010, к годовщине памяти Николая Васильевича, вышли отдельной книгой.
Я предлагаю тебе, читатель, прочитать небольшой отрывок из этой книги, в котором один большой Мастер рассказывает о другом, попутно вспоминая о своих детстве и юности, прожитых в наших замечательных орловских местах. Кстати, Николай Васильевич, уже будучи известным артистом, несколько раз приезжал в Рубленый Колодец, встречался со своими дальними родственниками, беседовал с односельчанами. Единственная улица его родной деревни носит сейчас имя Николая Пенькова, артиста, режиссёра, писателя, которому 4 января 2016 года исполнится 80 лет.
Александр Полынкин
Николай ПЕНЬКОВ
Явление Театра
Я хочу написать об Иване Алексеевиче Бунине. Как это ни покажется странным, но творчество этого великого русского писателя сопровождает всю мою жизнь. С самого начала. С истоков…
…Казалось бы: мало ли русских писателей родилось на орловской земле и считают Орловщину своей родиной. Творческой родиной. Как кто-то сказал, если на карте воткнуть циркульное острие в кружок с названием “Орел” и потом провести окружность радиусом чуть больше ста километров, то в этом круге, как караси в неводе, окажется добрая половина всех известных русских писателей. В России существуют только еще две подобных Орлу точки — Москва и Пенза. Все остальные российские места сидят в этом отношении на голодном пайке.
Положим, что творческие интересы некоторых писателей-орловцев не лежат в ареале только своей родной области. Так, Леонид Андреев, насколько помнится, был к этому почвенному патриотизму совершенно равнодушен. Но — Лесков! Но — Тургенев! Уж они-то в своих произведениях обследовали, общупали Орловщину до вершка. И не просто обследовали, а и воспели! И я понимаю их умом, и не только понимаю, но и приемлю. Но отклик моей души случился только в воронежской городской библиотеке, где на деревянном книжном прилавке я впервые прочел бунинские строки…
… Больше всего меня поразила в нем даже не его проза, удивительная в своей выверенной простоте, напоминающая собой дорогой и прекрасно отлаженный музыкальный инструмент. И даже не удивительно точный, с древними интонациями, язык его героев, на котором говорят все эти орловские мужики, торговцы, мельники, прасолы, съемщики садов. Нет, больше всего меня удивили наименования деревень и городов, или, как сказал бы картограф, названия населенных пунктов, в которых жили и действовали бунинские герои. Все эти Ливны, Ельцы, Знаменки, Верховьи, Суходолы, Казаковки. Боже мой, да ведь я же знаю эти места! Я рос среди них, я ходил по этим сельским набитым дорогам и тропинкам, я видел эти хаты с маленькими окнами, перекрытыми кирпичами на “клин”.
И где-то среди не упоминаемых Буниным затерялось орловское село Жерновец, и в нем как часть села моя родная деревня Рубленый Колодец.
Дом Пеньковых в деревне Рубленый Колодец
Но главное — станция Измалково.
С этим названием — Измалково — связаны мои ранние детские воспоминания. И как связаны! Станция Измалково была конечным пунктом эвакуации военного исхода, куда весной сорок второго года добралась наша семья: дед, бабушка, мама, старшая сестра и я, шестилетний ребенок. Мое родное село Жерновец пришлось на самый огневой рубеж зимних боев, когда ценой невероятных усилий был остановлен немец под Москвой на севере и у нас в орловских полях под Ельцом. Спасаясь от артналетов, мы кое-как пересидели зиму по погребам и подвалам, а весной, едва лишь мало-мальски провяли дороги, набитые по орловским черноземам, военное начальство в несколько дней выдавило все население прифронтовых деревень на восток.
— Уходите, уезжайте, уползайте, улетайте. Спасайте ребятишек! Тут сейчас такое начнется!..
Командование еще само не знало, что через год здесь разольется огненное море боев знаменитой Орловско-Курской дуги. Нагрузив на тачку узлы с кое-какой одеждой, привязав к оглоблям корову, мы вышли ночью из своей деревни и пошли в ту сторону, где не было видно взлетающих в небо трассирующих очередей и не слышно было разрывов снарядов. То приближаясь к единственной железнодорожной ветке-однопутке и сразу же попадая под бомбежку немецких самолетов, то отходя в сторону, мы брели по еще упругим, не успевшим закаменеть от летнего солнца проселочным дорогам все дальше от линии фронта. Дороги опускались в лощины, поднимались на взлобки, натруженными венами выделялись на яркой зелени озимых, ныряли в редкие степные подлески, дубравы, окутанные прозрачным дымом распускающихся почек. Откуда мне, пацану, было тогда знать, что всю эту всхолмленную землю с далеко уходящим по кругу прозрачным горизонтом русский писатель Иван Бунин назовет Предстепьем.
Добравшись кое-как в начале июля до станции Измалково, дед решил, что нам пора остановиться. От войны, как от судьбы, не уйдешь…
Писатель Иван Бунин
…После войны мы уехали из этих мест. Я рос, учился, ездил по земле, открывал для себя много нового, интересного, необычного. И только в глубине души, в потаенном ее уголке, хранилась память о моем детстве. О маленькой станции Измалково, затерянной среди пологих, заглаженных орловских холмов, разделенных по низинам верболозом и низкорослым дубовым кустарником. Я мало кому рассказывал о своем детстве, и особенно о местах, где оно проходило. Для других в нем мало было интересного: ни пионерских костров, ни “Артеков”, ни поездок в города. Орловские деревни летом тонули в хлебах, зимами — в глубоких снежных сугробах. Летняя тишина нарушалась скромным птичьим пением, а зимой скрипом обуви в глубоко протоптанных снежных тропках.
Один только раз за четыре года глухо взорвалась тишина. Было это летом сорок третьего года, когда в ста километрах от Измалкова шла Орловско-Курская битва. Десять дней глухо гудела земля. Точно где-то там, вдали, на огромном току стучали миллионы цепов и шла чудовищная молотьба. Особенно явственно слышался гул сражения по ночам. Женщины плакали, старушки, придя с работы и управившись по хозяйству, надевали чистые платки и подолгу молились.
О победе “над супротивником” молились и в далекой Франции, в Грассе на берегу Средиземного моря, где всю войну проживал с семейством Иван Алексеевич. Что чувствовал он, слушая по приемнику военные сводки о боях в России? О боях, гремевших на его родной Орловщине, смертельную любовь к которой он сохранил на всю жизнь, пронеся ее через ужасы “окаянных дней” гражданской войны, через мытарства эмиграции, через устойчивую ненависть к большевикам, лишивших его и большой и малой Родины.
Все эти знания биографии писателя, его внутренней жизни пришли, конечно, ко мне потом, когда я стал уже вплотную интересоваться его судьбой. А тогда, в пятьдесят восьмом, в Воронеже, придя из городской библиотеки с трехтомником Бунина под мышкой, я включил дома возле кровати настольную лампу и на всю ночь погрузился до умопомрачения, до галлюцинаций, в неизвестную и такую близкую мне исповедальную литературу…
…И вот с той памятной для меня ночи книги Ивана Алексеевича Бунина стали моей настольной литературой…
Читайте также:
Нашли ошибку? Есть что добавить? Напишите нам: klub.mastera@yandex.ru
|