Когда мне было лет десять, у нас в Стегновке, на Стехином бугре, построили птичник. Вернее, это был просто курятник, ибо других каких-либо птиц там не водилось. Длинноеприземистое здание с маленькими окошками было видно издалека. Вместо стекла на окнах были железные решётки, а на воротах висел огромный амбарный замок. На несколько метров вокруг сарай был огорожен забором. Забор был высокий, дощатый, и просто так посмотреть на то, что находится внутри, было невозможно.

Но мы нашли в одной доске дырочку и по очереди подглядывали в неё. Сторожил это хозяйство всё тот же Стеха, мой крестный отец.

Цыплят в курятник привозили уже подросших, оперившихся. В деревне их называли инкубаторскими. Я не знала, что это значит, и моё воображение нарисовало огромную белую курицу с красным гребешком и злыми жёлтыми глазами. Почему эта курица должна быть злой, я не знала, Наверное, потому, думала я, что вот она выводит-выводит  этих цыплят, а их у неё забирают.

В общем, эту курицу я про себя звала инкубаторской. Но эта версия мне не очень нравилась, что-то смущало мой пытливый детский ум, и я спросила об этом мать, но она и сама ничего не знала. И тогда я этот вопрос задала отцу. Он сказал мне, что яйца несут обыкновенные куры, а выводит инкубатор.

«Петух?» - ахнула я.

«Да нет, это машина такая!» - засмеялся отец, потрепал меня по голове и пошёл заниматься своими делами.

После разговора с отцом мне стало ещё хуже. Я не могла понять, как это может машина-петух выводить цыплят.

Между тем, цыплята росли, быстро уничтожали зелёную травку внутри забора и всё живое и мелкое, что там ползало и летало. Поэтому белые птички с большими красными гребешками легко перелетали через забор и пускались в путешествие вдоль деревни. Они атаковывали огороды, рылись в навозных кучах и возвращаться назад не собирались. На ночлег они забирались в хозяйские сараи. И, как правило, утром их выходило гораздо меньше.

Иногда Стеха ходил по деревне и ловил беглецов, но их ещё не так-то просто было поймать. Мы, ребятишки, иногда помогали сторожу из спортивного интереса, но скорее всего, только мешали ему.

На нашу усадьбу эти симпатичные «гости» тоже иногда заходили, но во двор их мать не впускала.

И вот однажды я была дома одна. Младшая сестрёнка спала в чулане, братья, как угорелые, носились по деревне, а я нарыла молодой картошки и чистила её, сидя на скамеечке, когда во двор один за другим вошли два инкубаторских петушка. Я, ещё не до конца понимая, зачем я это делаю, открыла дверь сарая, взяла из кошёлки горсть зерна и посыпала, приговаривая: «Цып, цып, цып!».

Цыплята робко вошли в тёмный сарайчик и начали клевать. Я выскочила на улицу и прихлопнула дверь: «Попались, голубчики!».

Решение созрело мгновенно. Приоткрыв потихоньку дверь, я вошла в сарай и прикрыла дверь за собой. Поймать птицу в тёмном сарае было легко. Петухи белыми пятнами светились на поленнице дров.

Скоро один петушок затрепыхался у меня в руках, второго пришлось выпустить. Верёвкой я связала петуху лапки, затем скрутила крылья и положила пленника на травку. Несчастный орал во всё горло, дёргал головой.

Искать топор долго не пришлось: он стоял тут же, в углу сарая. Пень, на котором отец рубил дрова, валялся под навесом.

Я попыталась устроить петуха на пне, чтобы отрубить ему голову, но он орал и крутил головой. Тогда я сжала ему голову левой рукой, петух упёрся лапами в пень, шея натянулась, я тюкнула  топором по шее, брызнула кровь, и я в страхе отскочила в сторону.

Какое-то время в оцепенении смотрела на дело рук своих, которые тоже были в крови, но потом поняла, что самое главное, самое страшное уже случилось, и теперь надо было действовать дальше.

Я поставила железный таганок, подложила два кирпича, чтобы ветер не сдувал огонь, принесла из сарая стружек на разжижку и несколько поленьев. Стружки были сухие, и огонь разгорелся сразу. На таганок я поставила небольшой чугун с водой и пошла развязывать петуха.

Вода закипела быстро. Я окунула цыплёнка в кипяток, быстро обобрала его и опалила на этом же костре. Потом, ополоснув чугунок водой, я подложила дров и поставила посуду на огонь, но уже с чистой водой.

Мама иногда заставляла меня и щипать, и потрошить птицу, поэтому последующие операции я выполнила без труда.

Скоро вода закипела, я дочищала картошку, когда со стороны деревни Маркино появилась нищенка Махора. Да-да, дорогой читатель, тогда, в начале 60-ых, когда Юрий Гагарин полетел в космос, по деревням ещё бродили побирушки, у моих братьев было всего по одной рубахе, а штанов так не было вообще.

Так вот, эта побирушка, учуяв, наверное, запах мяса, чуть не рысью бросилась к чугунку. Моя мать была доброй женщиной, она жалела таких старушек и всегда отрезала им краюху хлеба.

«Здравствуй, деточка! Что это ты там варишь, а? Мясом пахнет...»

«Не твоё дело, иди себе, матери дома нет!» - огрызнулась я.

«Ох, а я-то голодная, с утра маковой росинки во рту не было» - запричитала старуха.

Я взглянула на её котомку, в ней что-то лежало.

«А там что?» - ткнула я пальцем.

«Там? Да так, тряпки мои».

«Врёт, - подумала я  и решила прогнать непрошеную гостью, ведь если уйти в дом за хлебом, она стащит мясо.

Махора между тем метнулась к чугунку.

«Ну-ка, дай посмотрю, может, сварилось уже мясо-то, а?»

Я схватила кнут, висевший на стене, и сделала резкий щелчок прямо над ухом побирушки. Такие щелчки кнутом я научилась делать, когда пасла коров. Старушка испуганно вскочила, выпучила свои бесцветные глаза и молча попятилась к воротам. Хлопая кнутом, я гнала непрошеную гостью ещё несколько метров.

Когда родители вернулись домой со скирдовки, то увидели следующую картину.

На лугу, около сарая, стояла широкая табуретка, на ней дымилась ароматная, налитая в большую миску, похлёбка. Мальчишки сидели на пнях и доедали обед, а я кормила деревянной ложкой маленькую сестрёнку.

Учуяв запах мяса, родители в недоумении остановились.

«Откуда мясо?» - грозно спросил отец.

Мать посчитала кур. Все, семь. Я молчала. Мать кивнула отцу в сторону навозной кучи. Там грязным пятном виднелись перья. Отец взял вилы, присыпал перья и опять подошёл к нам. Родители стояли молча и смотрели на нас.

Слёзы закипали в моих глазах. Пусть хоть убьют. Я хотела мяса, и я его наелась, и ребятишек накормила, и им ещё оставила, а они...

Отец вдруг улыбнулся одними глазами, весёлые голубые искры блеснули на загорелом молодом лице. Он крутанул ус и, повернувшись к матери, сказал: «Видала? Кормилица выросла!»

Я так и не поняла, ругал он меня или хвалил. Мать подошла, взяла из моих рук сестрёнку, другой рукой обняла меня и сказала: «Больше никогда так не делай! Не ровен час руку оттяпаешь!»

Сам же факт воровства даже не обсуждался.

• Камса
• Вот так покатались! (рассказ)
• Дрюнька (окончание)
• Новые стихи
• «Просто жить…» (к юбилею Лилии Новиковой)
• Попутчица (случай на кладбище)
• Ярёма и Полина
• Самоварная любовь