Мир не без добрых людей...
Как только забрезжил рассвет, Татьяна засуетилась. Наскоро подоив буренку, она с двумя сумками наперевес отправилась к автобусной остановке, чтобы добраться до райцентра и продать молоко. Вокруг остановки уже толпились люди - каждый собрался в поселок по своим нуждам. Внезапно ее внимание привлекла маленькая сгорбившаяся фигурка. Это был мальчонка лет восьми. Плохонькая одежонка еле-еле прикрывала его худенькое тельце. Ребенок сидел, уткнувшись носом в испачканные кулачки.
- Ты чей? – спросила его женщина, но ответа не последовало. – Бабы, чей пацан-то?- взволнованно крикнула Татьяна. – Что-то он неживой какой-то, словно пришибленный.
- Назарьев, старшенький, - отозвалась белокурая девушка. - Мать недавно в больницу положили третьего рожать, а они с братом дома остались. Бабка и отец за ними присматривают.
- Плохо как-то присматривают, - протянула Татьяна. – Вон посинел он уж весь от холода… Что ты тут делаешь, сынок? - наклонилась она к парнишке, обхватив за плечи.
Мальчишка тяжело вздохнул и, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать, пробормотал:
- К мамке еду. Плохо нам без нее. Папка пьет, дерется. Бабку вчера совсем прибил. Старая она, слабая, а теперь вовсе слегла. Матвейка плачет, каши просит… Пропадем мы без мамки. Хочу с ней повидаться, может быть, отпустят врачи хоть на денек – помрем ведь с голоду…
Слезы закипели в душе Татьяны, наполняя грудь нестерпимой болью.
- Бабоньки, милые, да что же это делается? При живом отце-то?- запричитала она.
Окружающие молчали, потупив взоры. А женщина не унималась. Своих детей им Бог с мужем не дал. Переживали, конечно, потом смирились, а тут «беда» такая приключилась…
- Куда ж ты поедешь, горемыка? - беря за руку малыша и решительно устремляясь вперед, проговорила женщина. - Пойдем домой Матвейку кормить. Мы найдем управу на вашего папку. Ишь, нашел с кем силой тягаться, старый да малый ему помешали. Пустил на свет - береги, заботься! Людского суда не боишься, перед Божьим предстанешь, за все ответишь. Я вас в обиду не дам, а там будь, что будет.
Вскоре они скрылись за дальней посадкой. Народ не спеша усаживался в подошедший автобус – каждый спешил по своим делам. Некоторые обсуждали происшедшее, качали головами, сочувствовали. А Татьяна, неугомонная, наводила порядок в доме новых знакомых, и все у нее ладилось. Даже пьяненький мужичонка и тот притих, помогать стал. Ну и, слава Богу, что мир не без добрых людей.
А счастье было так возможно...
- Вот навязалась-то на мою шею, – ворчал Артем, немолодой худощавый мужчина с изрядно помятым лицом. – Эсемески до сих пор пишет: «Люблю, надеюсь, жду…» - Что ей надо?! Сама ведь знала, что это - «ни к чему не обязывающие отношения»!
Нонке было шестнадцать, когда она увидела его… На клевой тачке, с манящим запахом дорогого парфюма и сигарет, он производил впечатление идеального человека. В дополнение ко всему, Артем умел красиво и непринужденно ухаживать. Рослая симпатичная девушка с головой окунулась в совершенно новую для нее жизнь, забывая обо всем на свете, не слушая и не понимая уговоры родителей и учителей.
Знал ли он, сколько ей лет? Наверняка знал! В маленьких городках все друг про друга всё знают. Но юность влекла к себе, не давала покоя, зноем жгла душу и тело, молодила. Жена уже привыкла к его похождениям и смотрела на них сквозь пальцы, потому что в доме был достаток, да и образовавшаяся вдруг «свобода действий» со временем перестала напрягать. К тому же сын вырос, у него была своя жизнь. Получился этакий шведский вариант семейных отношений на русской почве: каждый старался подмять жизнь под себя, выдвигая свои правила. Но Нонке неведомы были все эти житейские тонкости. Она цвела, любила и очаровывалась. Ей хотелось увидеть море, красивые города, дорогие рестораны и бутики. Жизнь, нарисованная в голливудских «сказках», была ее мечтой.
С Артемом они встречались почти три года. За это время Нонка очень изменилась. Взгляд ее стал дерзким и избирательным. Она научилась преподносить себя в обществе, делать умное лицо, запоминать и повторять чужие фразы, умело демонстрировать свои прелести. Казалось, что соперниц у нее нет, и никогда не будет. Созданный девушкой мир рухнул в одночасье.
Он увидел другую. Совершенно не похожую на нее, умеющую как-то по-особенному держать голову и улыбаться, не претендуя ни на что. Она не звала, не манила, она жила какой-то лишь ей известною жизнью, и мужчина в который раз потерял голову. Ему верилось, что пути уже наезжены: букеты, вино, подарки, но не тут-то было! Для нее все это было просто мишурой, ни к чему не обязывающими отношениями. А Нонка сходила с ума. Это среди подруг она была эталоном беспечности и этакого вселенского пофигизма. Оставаясь одна, она очень страдала. Даже учеба в институте, новые друзья и знакомые не могли отвлечь ее от любовных переживаний. Впрочем, все вскоре узнали о них, вздыхали, сочувствовали и смеялись втихаря.
Первый мужчина, друг, любимый, наставник…Она переняла у него многое. После него были другие, но он оставался самым лучшим, единственным и неповторимым.
Посылая Артему очередную эсемеску, Нонка смахнула украдкой так некстати набежавшую слезу. На что она надеялась? Чего ожидала? Она и сама не знала…
- Мне бы только видеть его, - говорила она подругам, - хотя бы иногда… Ведь мы можем остаться просто друзьями?! Друзьями с ни к чему не обязывающими отношениями…
Но телефон упрямо молчал, оставляя ее в томящей душу неопределенности, не желая, наверное, присылать сообщения ниоткуда.
Народ праздновал Рождество...
В комнате было сумрачно и серо. На полу сидел мальчик 3-4 лет и играл в старый потертый ботинок. Ему никак не удавалось вдеть шнурок в отверстие, и поэтому он очень злился и неистово ругался. Неподалеку стояла кровать, на которой в безобразной до неприличия позе спала мать. Рядом с ней валялась недопитая бутылка вина.
Отца малыш не помнил, зато других мужчин в доме он видел предостаточно. Они хватали его за щеки и нос пропахшими табаком пальцами и совали в карманы прогорклые конфеты, потом виновато расплывались в пьяной улыбке. Он всех их должен был понять, потому что «так вышло, браток», говорили они, теребя его волосы.
Внезапно за окном что-то хлопнуло, затем еще и еще. Малыш вскочил на стул и прильнул к стеклу. Тысячи маленьких звездочек осветили небо. Он тянул к ним ручонки и смеялся. Ему так хотелось схватить эти яркие искрящиеся огонечки, но они гасли и исчезали в темном и звонком, словно водосточная труба, небе. Народ праздновал Рождество.
Когда погасла последняя искорка, мальчик заплакал. Он громко звал мать, которая беспомощно шлепала губами и ничего не понимала. Наконец, охрипнув от одиночества и боли, малыш уснул. Ему снился незнакомый мужчина. Он был совсем не похож на тех грязных дядек, к которым мальчик привык почти с рождения. От него пахло елкой и пряниками, мягкими и вкусными. Мужчина погладил мальчонку по голове и протянул карманный фонарик.
Яркий луч света пробежал по тусклым обоям, скользнул по лицу матери и остановился где-то в окне. Он словно маленький прожектор рассеивал темноту ночи, изредка останавливаясь на лицах прохожих, которые ругали про себя озорника и недоумевали: почему же так ярко горит фонарик?
Символ жизни - мать и дитя
Нет ничего прекрасней и священней, чем образ матери и дитя. Через многие пласты времени человечество пронесло его как символ жизни, божественный промысел, главный нравственный ориентир. Становясь сосудом для еще не родившейся души, женщина перестает принадлежать только себе. На коллективном бессознательном уровне, посредством общения со старшими людьми ей открывается новый смысл бытия и чувства ответственности за будущего ребенка. Она теперь не просто женщина - человеческая особь женского пола. Она – начало новой жизни.
«Впитать с молоком матери» - не каждому дано понять глубинный смысл этих слов. Именно через него происходит наше единение с предыдущими поколениями. Не случайно ведь образ матери так тесно связан с образом Родины. Тысячи нитей, миллионы частиц-молекул генной памяти всасываем мы из материнской груди. Нарушив эту связь, мы теряем узы родства, забываем о непреходящих вечных ценностях: любви, долге, самопожертвовании.
Отче наш, отец, Отечество… Мать дает жизнь, отец - имя. Иванов сын… Он же щит, надежда и опора, продолжатель рода, носитель семени, которое прорастет в утробе матери.
Говорят, что браки заключаются на небесах, но именно здесь, на земле, мы должны помнить: дурное семя редко дает доброе племя. Это закон природы, закон жизни. Забыв о нем, мы оказываемся вне рода или уродуем его. Поэтому образ матери и дитя – это тот спасательный круг, о котором вспоминаем мы лишь тогда, когда приходит беда, чтобы снова обрести надежду и веру в грядущий день.
Нашли ошибку? Есть что добавить? Напишите нам: klub.mastera@yandex.ru
|