Часть XII

Мария Мухортова (моя мать) –

в Орле и своём имении Липовица.

Моя мать прошла полный курс Института под руководством Елисаветы Павловны; единственная из всей семьи, она имела исключительную музыкальность и красивый голос. Ей было лет 16, когда Мухортовы приобрели в Орле, на Дворянской улице, большой красивый дом с огромной залой и в осенние и зимние месяцы стали жить в Орле. Это было в конце 60-х годов XIX века.

Материальное положение Мухортовых было блестяще. К тому же, в руках были еще «выкупные платежи», а примерно в конце 60-х годов или в начале 70-х – их богатство увеличилось вдвое, когда, после смерти Евграфа, Федор Акимович стал единственным владельцем всех мухортовских имений. Зажили Мухортовы, как говорится, «на широкую ногу». Они стали одной из первых фамилий Орла, того небольшого дворянского круга, который в середине XIX века называли «светом».

Орел 1860-1870-х годов был типичным городом средней России. В губернии было много состоятельных старинных помещиков, которые вели большое сельское хозяйство, экспортировали пшеницу, рожь, коноплю; имели заводы рысистых лошадей. Это было время,  когда помещики получали «выкупные свидетельства» за освобожденных крестьян и легкомысленно «закладывали» поместья в «Дворянском» или «Золотом» банках, а деньги, которые получали за «залоги», тратили не на подъем хозяйства, а на роскошную жизнь.

Жизнь Тулы, Орла, Калуги складывалась по образцам гениально описанного Львом Толстым быта Москвы: балы, банкеты, обеды, вечера - сменялись одни одними. Помещики приезжали «на сезон» после окончания сельских работ, где-то в октябре, и открывали серию развлечений. Город оживлялся. В магазинах было полно ценных товаров; портнихи не успевали шить туалеты.  Дворянское собрание, с его великолепной залой с белыми колоннами, с хорами, заполнялось дворянами: они там обедали, завтракали, ужинали, играли в карты. Балы шли за балами. Лучшие артисты, «концертировали» в Москве, заезжали в Орел и давали здесь концерты - Натти, Сарасате, Виардо, Венявский и другие.

В Орловском дворянском обществе первые места занимали несколько состоятельных, знатных семей - Страховы, Афросимовы, кн. Вадбольские, Мухортовы. Главы этих семей не имели правительственных должностей; они, в молодости, в основном, служили в армии или в гвардии, а дальше, «по вольности дворянства», выходили в отставку, жили в своих имениях и на зиму переезжали с семьями в Орёл. Сыновья служили в  полках и приезжали в отпуска. Эти семьи были главным центром дворянства; к ним немедленно приезжали с визитами новоназначенные высокие чиновники, начиная с губернатора, они делали в соответствующих случаях торжественные обеды, балы - так, как делали в Москве Облонские, Обросимовы.

Вполне естественно, что новый житель Орла, корпусный командир Столыпин, приехав в Орел, немедленно нанёс  визиты всем главным семьям Орла, «его высшему свету». [Визиты делал он в сопровождении своего адъютанта, штабс-капитана Меньшова. Во многих салонах Орла услышали, что сезон в этом году запаздывает, что некоторых из помещиков не имеется. Нет и красавиц Орла, барышень Мухортовых, Марии Федоровны и Натальи Федоровны]

В Орле было резко разграничены части города - дворянская от не дворянской. В дворянской части были - собор, дом губернатора, корпус, Дворянское собрание; были хорошие широкие улицы: Садовая, Дворянская и другие. По другую сторону реки Орлика проживало купечество, мещане. В Орле дворянское общество жило совершенно обособленно от других сословий: ни купечество, ни духовенство, ни даже офицеры пехотного полка с их семьями не относились к нему. Только как редкое исключение было, когда принимали некоторых из пехотных офицеров. Не относились к нему, конечно, и артисты, хотя в Орле была замечательная труппа. Дворянство - это была замкнутая группа помещиков, преимущественно зажиточных, высших служащих, среди которых было много инженеров, так как в районе Орла сооружали железную дорогу. Не входили в дворянство и педагоги гимназии, если не имели персональных связей с ним. Украшением этого маленького общества было значительное количество красивых барышень, среди которых четверо Мухортовых занимали видные места. Украшением второго рода были гвардейские офицеры, которые приезжали в отпуск к родителям и затягивали эти «отпуска» «по вольности дворянства». Среди этих гвардейцев выделялись молодые Страховы, Афросимовы, и с ними конкурировали, хотя и не гвардейцы, Мухортовы.

В этом узком кружке были своеобразные обычаи, которым все подчинялись. Ни дамы, ни тем более девицы не ходили пешком: это считалось неприлично. Если нужно было сделать визит - запрягали карету или хотя бы коляску (зимой санки) парой лошадей и торжественно проезжали полквартала или квартал, потом лошади ждали час или два у крыльца, пока закончится визит.

Когда я впервые, в 1903 году, попала в Орел и когда мне показали, где и в каких домах, и кто именно жил, то я не могла представить себе, как там люди, на таком пятачке, ездили в каретах.  Единственное место, где барышня могла ходить пешком, была Болховская улица; и там, в определенные  часы, кажется, между 12-ым и третьим пополудни, гуляли парами дамы «высшего общества», под руку со знакомыми кавалерами. За ними медленными шагами ехала карета, или стояла, ожидая, чтобы их доставить домой, в соседний квартал. Так вся  жизнь и проходила, связанная узкими рамками «хорошего тона»: порвать её  не могли жители орловского «Сен-Жермена».

И жизнь Мухортовых проходила согласно этим неписаным законам. Утром - визиты, в 3-м часу - обед, на котором  всегда были гости, или обед у знакомых; вечером - театр, концерт, или вечеринка у знакомых, или у себя, или бал в Дворянском собрании. У самих Мухортовых  всегда бывало два крупных бала: один из них 26 января, в день именин моей матери. Это жизнь для нее окрашивалась музыкой. Она имела хорошее низкое меццо-сопрано и брала в Орле уроки пения. У неё был исключительный музыкальный талант, и она прекрасно играла на рояле. Она охотно пела на вечеринках у себя и у знакомых,  и в ее репертуаре был большой набор романсов Глинки, Варламова, Балакирева, Даргомыжского, что были в моде тогда.

Она любила выступать в великосветских концертах, пела в хоре. Часто выступала она как пианистка; не раз выступала в больших концертах [исполняя партии в игре на двух роялях, в квартетах со скрипкой и виолончелью]. Музыка дала Марусе большое наслаждение и смысл жизни, который не могли заполнить светские развлечения. Она мечтала усовершенствовать свою игру, мечтала о консерватории.

В середине 70-х годов она с Натальей Дмитриевной была в Москве и играла в присутствии Николая Рубинштейна, который очень хвалил её  исполнение и предлагал принять ее на высший курс. Счастье было так близко, само шло к ней. Чиркин и Куприянов, имевшие  в Москве хорошие  квартиры, с радостью поддержали Марусю и предложили жить у них. Но ... как могла согласиться Наталья Дмитриевна, что ее дочь будет сама ходить в консерваторию (кстати - очень близко от проживания Куприянова - на Поварской улице), знакомиться Бог знает с кем, и что об этом будут говорить в Орле? Никакие мольбы дочери и советы теток не могли сломить упорства матери ... [Сорок лет прошло и опять повторился тот же разговор, но тут Маруся своей дочери говорила примерно то же, что когда-то слышала от своей матери ...] Тогда для Маруси это было большое несчастье, которое она долго и болезненно переживала. Она осталась только талантливой дилетанткой. Но играла она исключительно талантливо. Она не была обычной пианисткою из «высшего света», для которой музыка - только развлечение. Она исполняла серьезный  репертуар: увлекалась Моцартом, Гайдном, Шубертом, Шуманом, Листом, Шопеном; знала всю российскую музыку. Никто из пианистов никогда не мог удовлетворить меня в концертах: я сравнивала их игру с игрой моей матери,  и то сравнение было всегда в ее пользу. Здесь говорит во мне не только страстное отношение дочери - я помню отзыв многих знатоков, что отдавали ее игре должное. Она имела так же, как я говорила, приятный, хотя и небольшой голос, и так прекрасно владела им, вкладывала в пение столько души, столько глубокого чувства, которого я не слышала в исполнении знаменитых певиц. В ее исполнении  старые романсы приобретали какое-то совершенно особое звучание;  слушателю представлялась целая картина, и сладко замирало сердце ...

«Забыть так скоро, Боже мой,

Все счастье жизни прожитой,

Все наши встречи, разговоры.

Забыть, как полная луна

На нас глядела из окна,

Как колыхалась тихо штора ... »-

пела она, а я горько плакала, и сердце сжимала боль, будто я тоже вспоминала какие-то встречи и разговоры ...

  «Скажи мне, мой ангел, какой ценою куплю дорогую любовь? Отдам ли я жизнь с безнадежной тоскою, С томленьем прошедших годов? »-

пела она - и снова дрожало и замирало мое детское сердце, и мечталось какое-то невыразимое, бескрайнее счастье, за момент которого я отдала бы всю жизнь! А пела она тихонько, про себя, когда шила какие-то рубашки или латала чулки, не думая, что ее слушает и остро переживает 7-летнее существо, замирая на широком ковре среди своих игрушек ....

Так катилась, как по рельсам, орловская жизнь: балы сменялись концертами, обеды - катанием на тройках, с ужинами у цыган [или на орловском вокзале]. Главным развлечением в Орле была драма. К тому времени она была выдающаяся. Антрепренер Свободин собрал труппу артистов, ставших позже украшением императорского театра, славой России. Это были - молоденькая Савина, трагическая актриса, русская Рашель - Стрепетова, что здесь впервые исполняла свои шедевры - Катерину в «Грозе», «Тяжкую судьбину» Писемского. Здесь играла инженю Кудрина, славные - Давыдов, Варламов, Свободин. Ставились и драмы, и мелодрамы, и оперетты. Давыдов с Савиной были великолепны в «Корневильских колоколах» или «Птичках певчих». Театр любили в Орле, гордились им, не пропускали ни одного спектакля. Мухортовы имели свою ложу и были постоянными посетителями театра. Но увлечение театром не уменьшало расстояния, на котором  дворянский «бомонд» находился от других людей, и в орловском «Сен-Жермене» нельзя было встретить кого-то из артистов. [Моя мать вспоминала как акт великого демократизма, когда  они, после концерта, ужинали где-то, и за соседним столом оказались артисты: Давыдов, Савина и Кудрина, и как они разговаривали с ними от стола к столу ... То уже много значило]

Свободнее жилось летом, на Липовице. Там окружение было свободнее, старые соседи, мелкие помещики входили в круг знакомых, и среди них было немало людей с «нигилистическими» взглядами, были даже «народовольцы». Среди таких была подруга Маруси - Маша Ошанина-Кошурникова, она кончила свой век на каторге (здесь автор воспоминаний ошибается, поскольку Мария Николаевна Ошанина, избежав ареста, уехала за границу и в 1898 году в Париже покончила жизнь самоубийством - А.П.). Был среди сельских соседей Константин Николаевич Одинцов, что был исключен из Московского университета и находился у отца под присмотром полиции. Впоследствии из него вышел прекрасный земский врач. Много нового, не похожего на орловские  настроения, вносили соседи Якушкины и их приятели Киреевские. Они были курскими помещиками, но часто бывали на Липовице. Один из них был известный собиратель русских песен, преданий. Да и Куприяновы были пронизаны свободными идеями эпохи «великих реформ». Все эти настроения, сплетаясь между собой, давали широкий фон для развития культурных, интеллигентных людей.

(Продолжение следует)

 Н.Д. Полонская-Василенко.

 Орёл в начале XX века

(Продолжение...)

Главная → История Покровского края →☺