Главная →Творчество мастеров→Творческая страница Антонова С.В.→☺

Из сорока четырех участников Великой Отечественной, которые в настоящее время проживают на территории района, мы побывали у четырнадцати – едем в первую очередь к тем, кто раньше не попадал в объектив фотокамеры, еще об одном, Иване Павловиче Гревцеве из Вепринца, в своем письме написала его внучка. О многих из ныне живущих фронтовиках районка рассказывала в разные годы, а до конца текущего мы побываем у всех. К сожалению, есть потери: 6 апреля ушел из жизни участник Орловско-Курской битвы Алексей Владимирович Хохлов, не доживший до своего 87-летия в мае. На фронте солдат настигали пули и осколки от снарядов, сегодня – старые раны, болезни и возраст. Уходят ветераны, а мы спешим к ним, чтобы открывать для себя новые страницы самой страшной войны прошлого столетия. Их осталось только сорок три человека…

В Туровецком треугольнике

От Покровского до Черногрязки (Туровца) – двадцать с «хвостиком». 23 апреля, когда мы добирались до родины фронтовика Ивана Андреевича Тащилкина по грязи, показалась, что попали в беспросветную глушь. Настолько тягостное сложилось впечатление от посещения деревни, которая еще значится на карте. Три дома, что здесь обозначены в качестве жилых,  – Тащилкиных, Тимошкиных и Васиных – находятся друг от друга в полукилометре и образуют треугольник. Так и напрашивается: Бермудский треугольник, в котором бесследно исчезает прошлое. И сегодня-то, когда природа только-только просыпается от зимней спячки, пустырь в сухом бурьяне, а что будет, когда растительность наберет силу – от одного дома другого не увидишь. Черногрязовский или Туровецкий треугольник: эта деревня имеет двойное название, об этом говорят выходцы из этих мест, что подтверждается и отметками в паспорте. Острые края у этого треугольника, нелегкая судьба у нашего героя, больно доставалось ему в жизни.

В доме Васиных, в который мы вначале зашли, были удивлены и вместе с тем обрадованы визиту нежданных гостей. Хозяйка дома, узнав кто мы и по какому вопросу пожаловали, живо начала рассказывать о дне сегодняшнем Черногрязки, но больше – о вчерашнем. Переехавшая сюда в середине 80-х и работавшая дояркой и заведующей фермой, она говорила о том, что «было здесь 4 фермы, поголовье коров доходило до четырехсот».

– Ничего не стало и практически никого, – подвела итог наша собеседница. И продолжила уже по нашему вопросу пояснять: – А Ивана Андреевича, вроде, сын забирает в Покровское, слаб он стал совсем. Ему бы жилье, обещанное президентом… Да вы сами все увидите.

Спустя несколько минут мы были у ветеранского дома, внешний вид которого красноречиво свидетельствовал: стены не видели ремонта многие годы. По левую сторону – фруктовые деревья, между которых пчелиные ульи (от былого пчелиного царства сейчас ничего не осталось – только в одном из домиков семья), позади хаты – двор, перед – колодец. У сарайчика о чем-то хлопотала женщина. Оказалось, дочь фронтовика. Предложила пройти в дом: там, дескать, отец, болеет, не выходит.

Прошли внутрь, по деревенским меркам дом большой, просторный, с двумя печками, но видно: по-настоящему в нем давно никто не убирался. На кровати около одной из печей лежал Иван Андреевич. И как только поднялся на наше приветствие и неуверенно, но с крепким словом в поддержку, пошел на свет, «в большую хату», стало ясно: фронтовик серьезно болен.

– Инсульт проклятый, – обронил Иван Андреевич. – Прошлым летом спасибо сын Колька на ноги поставил, месяц делал уколы. Маленько отошел. Но все равно – не тот дед. Забывать я, ребята, многое стал, вот ведь какое дело. Вы о войне поговорить приехали, это можно.

Но начал Иван Андреевич с детства. И каждый раз, когда воспоминания давались ему с трудом, солдат Великой Отечественной тихонько употреблял так любимые русскими крепкие выражения.

– Вы правильно сказали, что у деревни два названия: кто-то Черногрязкой прозывает, другие – Туровцом, – подтвердил Иван Андреевич. – Голодно в деревне было в мое детство. Хотя нас всего трое душ в доме у отца с матерью было – Егор, восьмого года, я и сестра Мария, она с 23-го. Я один остался. Отца, Андрея Фомича, рано не стало. Лошадь его на подводе уже мертвого привезла с Верховья. Что случилось, отчего умер в 26-м – так и неизвестно. Только Егору было 18 – большой, когда отец ушел, я – подросток, а сестре и трех не исполнилось.

– Бедно мы жили, голодно, – повторил фронтовик. – Четыре класса нашей начальной школы я закончил, мама, Татьяна Васильевна, хотела, чтобы я и дальше получал знания. Отправила в Журавец в пятый, только какая, сынок, учеба, если в голове одна мысль – поесть бы. Так, из-за голода, я и бросил ходить в школу. Мы с матерью тогда жили в той стороне, а здесь-то я дом построил уже позже, как женился.

Иван Андреевич на некоторое время замолкает, собираясь с мыслями, чтобы перейти к важному этапу в своей жизни.

– В октябре 40-го я служил на границе с Польшей, на станции Подсвилье, – продолжил, – до войны оставалось – совсем ничего. Я служил в 293-м пушечно-артиллерийском полку, в нашем распоряжении находились 52-миллиметровые гаубицы. Я служил в дивизионе звуковой разведки.

Война застала разведчика-артиллериста на учениях. Полк выехал в лагерь в район Витебска на стрельбища.

– Сорок восемь пушек взяли на стрельбища с собой из части, – говорит Иван Андреевич и ругается. – И только по три снаряда на каждую гаубицу. Отстрелялись и хотели  выдвигаться в расположение части, но куда там: пришло известие, что там уже фашист вовсю хозяйничает. А у нас – ни одного снаряда! Вот мы с нашими пушками и потопали на восток. Прицепили их к тракторам и… отступали, значит. Мы шли своей дорогой на восток, а немец – своей: кругом его танки маячили. Это надо: ни одного выстрела не могли по ним сделать, без снарядов-то какие из нас вояки. Так до Днепра и добрались. Переправились на наш берег, пушки рассредоточили, а стрелять – нечем. Ругался комполка Никитин, но держался при солдатах: а он побольше нашего знал.

Отступая от границы солдат Иван Тащилкин проклинал проклятых фашистов и уже тогда, тяжелым летом 1941 года взял сам с себя клятву: во что бы то ни стало вернуться на исходную.

– Жутко тяжело было бежать, – признается Иван Андреевич, – откуда силы брались верить в то, что это временно. Нехорошие мысли старался отбрасывать, а иначе бы – совсем несладко пришлось.

Уже под Смоленском Иван Тащилкин обессилел настолько – от недосыпания, голода, что замертво свалился в придорожную канаву. «Живот от голода – жрать-то нечего было – раздулся невообразимо». Хорошо танкисты подняли, посадили на броню.

– Мы думали в город идти, говорили, сто до него около 60-ти километров оставалось, но предупредили: «В Смоленске уже немцы!»

Иван Андреевич рассказал, как его сослуживец каким-то чудом достал сахар. «Вот мы его наварили и ели».

– Слышали, как играл однажды в одном из сел немецкий патефон, – зло роняет фронтовик. – Так хотелось дать ему уже тогда, чтобы не играли на наших нервах, но силенки были еще не те. Да, война – гадкое дело, никому не пожелаю испытать что это такое. Слушаю сейчас телевизор – много накануне Победы о войне говорят, а слезы сами по щекам катятся.

Он сдержал данное себе летом 41-го года при отступлении слово: вернулся на запад. С сентября 43-го по 9 мая 45-го года воевал сержант Иван Тащилкин уже в другом полку – 824-м гаубичном артполку. Он вернется на запад, вопреки всему, и будет брать Кенигсберг, казавшийся неприступным. И на груди его засияют медали «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За Победу над Германией».

Вернулся в Черногрязку в 46-м, успев повоевать к этому времени с японцами на Дальнем Востоке. За плечами пять лет войны, фронтовые медали. Надо было строить и жить. И строительство Иван Тащилкин начал с семейного дома. В том же году привел в родительский дом жену Сашу, Александру Дмитриевну. Работал в колхозе – «пастухом, кладовщиком, завфермой, молоко возил», и всегда у руководства был на хорошем счету.  В 47-м родилась дочь, Валентина, а затем и сын, Николай.  В детстве с дочерью произошел несчастный случай, который не прошел бесследно: с тех пор она – инвалид, жила вместе с родителями всегда, и сегодня они вдвоем с отцом. Александра Дмитриевна умерла в 85-м, накануне 8 марта.

Иван Андреевич в разговоре с нами обронил: дескать, работали в колхозе не жалея себя, строили дола, животноводческие помещения, мастерские, но вот незадача – сейчас становится понятным, что жизнь от этого в деревне лучше не становилась. Как это объяснить? – задается вопросом фронтовик.

– Вот и в Черногрязке три дома. Мне сын который год предлагает в Покровское к нему перебраться. Не хочу ехать, а сейчас, когда еле хожу, – и не знаю. Дрова вроде есть, внуки с сыном заготавливают, уголь припасен – не хочется бросать родной дом. Но и не жизнь здесь: вот вашу газету только раз в месяц вместе с пенсией приносят. Хоть и глаза мои плохо стали видеть, но газету подержать в руках все равно хочется. Зачем выписываю? По привычке. Спасибо коммерсант наезжает, продукты у него берем. Сын постоянно навещает. Кое-как перебиваемся.

– Ему бы квартирку, – вставляет пришедшая с нами поговорить по своим вопросам соседка. – Ведь он хороший дед, золотой человек. Вот он встал, чтобы с вами поговорить, а ему не просто это сейчас дается, но сказывается характер – сильный, волевой. Он всю войну прошел, с первого дня до победного! Разве он не достоин благоустроенного жилья в его-то состоянии. Разве не о таких президент говорит?! Он и к Кольке не хочет ехать только по одной причине: не хочет быть обузой, да к тому же там у него и сын с невесткой и внуками.

Девять дней до Победы. Десять дней до дня рождения фронтовика: 10 мая Ивану Андреевичу Тащилкину исполняется 90 лет.

С. Антонов.

Главная →Творчество мастеров→Творческая страница Антонова С.В.→☺