Главная →Творчество читателей →страница Семёнова Сергея Викторовича →☺

Архимандрит Филадельф

В 2004 году наша семья купила старенький дом и участок в деревне Шитьково Волоколамского района. От нашего Благовещенского храма до Шитьково 115 километров. Ближайшая железнодорожная станция — Дубосеково, место подвига героев-панфиловцев. Примерно в километре от Шитьково расположен храм Рождества Пресвятой Богородицы, построенный в 1816–1824 годах. В 30-е годы ХХ века храм был закрыт, во время войны подвергся обстрелу немецкой артиллерии, а после войны в нем разместили молокозавод. Потом его закрыли, храм остался бесхозным и постепенно разрушался. Таким мы и застали его в 2004 году: без окон, без дверей, с березками и вороньими гнездами на крыше, следами костра в алтаре и надписями вроде «Сима и Ярик здесь были» на стенах. Когда мы приходили сюда помолиться, вороны были явно недовольны, кружили над храмом и угрожающе каркали. Мы оставили в храме бумажные образки, часть их кто-то порвал и сжег, две иконки — преподобного Сергия Радонежского и священномученика Владимира Амбарцумова — удалось склеить. Мы молились о восстановлении храма, но начать действовать все не решались.

В 2010 году положение наконец-то изменилось. По благословению митрополита Ювеналия около нашего храма расположился летний молодежный лагерь красногорского Знаменского храма. Несколько раз красногорцы приезжали на выходные, потом две недели жили у храма в палатках. Удалось расчистить от мусора алтарную часть и четверик, установить деревянный крест, возвести временную кровлю над алтарем. 3 июля 2010 года настоятель Знаменского храма протоиерей Владимир Шафоростов отслужил здесь первую за много десятилетий литургию. Немногочисленные местные жители (точнее, дачники), помогавшие участникам лагеря, обратились к благочинному Волоколамского района протоиерею Константину Попову с прошением о создании общины. Разрешение было получено, наш храм приписали к Никольской церкви в Амельфине и назначили настоятелем протоиерея Андрея Табаченкова. С тех пор в шитьковском храме Рождества Пресвятой Богородицы в теплое время года регулярно служатся молебны, поставлена временная кровля над куполом четверика, храм оформлен как памятник архитектуры в Министерстве культуры Московской области. Но сейчас мне хотелось бы рассказать не о трудностях восстановления храма в Подмосковье (самая, на мой взгляд, главная — равнодушие большинства людей), а об архимандрите Филадельфе (Мишине), служившем здесь в двадцатые годы ХХ века.

На сегодняшний день мы знаем о нем в основном из книги архимандрита Тихона (Агрикова) «У Троицы окрыленные», глава которой «Свеча негасимая» посвящена архимандриту Филадельфу:

«Глухая зимняя ночь. Во мраке высится монастырь... Тихая уютная келия. Горит лампада, освещая кроткий девственный лик Богоматери. «Господи, Матушка Заступница,— шепчут еле слышно старческие уста,— да как же всех жалко-то!.. Как тяжело дышать на этом грешном свете! Господи, Матушка Заступница...» Молится архимандрит Филадельф, восьмидесятилетний старец. Сколько он ежедневно видит слез, сколько скорбей слышит!..

Он был еще не совсем старым, когда пришел в святую Лавру. Это ежедневные людские скорби сломили его крепость. Он не может не принять их к своему сердцу, не считать эти народные скорби своими... С вечера немного отдохнет, а ночью, когда все-все заснут, когда все умолкнет, он встает и опять свое: «Господи, Матерь Ты Божия, Заступница Ты наша, да как всех жалко-то, да сколько горя-то, слез, воздыханий на земле!» К утру немного успокоится, а когда пойдет исповедовать, то горя, слез, бед и воздыханий слышит еще больше. И старец под их тяжестью все ниже и ниже склоняется станом. Голова его все белее и белее делается — седеет, а очи — эти глубокие очи! — все глубже и скорбнее.

В мире его звали Филадельф Петрович Мишин.

 Где он родился, кто его отец и мать, каков путь его прежней жизни — покрыто тайной минувшего. Известно только, что он пришел в святую Лавру Сергия преподобного в сороковых годах, то есть вскоре после ее открытия, пришел уже довольно измученным пожилым монахом, чтобы никогда больше не возвращаться в суетный мир... Скоро отец Филадельф (Филадельф по-гречески значит «братолюбец») стал иеромонахом, затем архимандритом и духовником народа, богомольцев. И в этом святом подвиге — послушании духовника — он провел несколько лет».

Теперь благодаря работе, проводимой Свято-Тихоновским Православным гуманитарным университетом, стало возможным дополнить биографию старца.

Митрофан Петрович Мишин родился 3 июня 1875 (по другим данным, 1877) года в селе Трудки Троицко-Липецкой волости Малоархангельского уезда Орловской области в крестьянской семье. В 1893 году окончил церковно-приходскую школу. Служил ратником в ополчении. С 5 января 1906 (по другим данным, с 1901) года — послушник в Троице-Сергиевой Лавре, состоял при Серапионовой часовне.

25 февраля 1912 года в Троице-Сергиевой Лавре архимандритом Товией (Цынбаловым) был пострижен в монашество с именем Филадельф (в честь мученика Филадельфа Бастийского, память 10 мая ст.ст.). В 1917 году в Троице-Сергиевой Лавре архиепископом Вологодским Никоном был пострижен в сан иеродиакона. В 1919–1921 годах находился в Гефсиманском скиту Лавры.

С 1921 по 1931 год служил в храме Рождества Пресвятой Богородицы в Шитьково Волоколамского района. В 1928 году епископом Волоколамским Питиримом рукоположен в сан иеромонаха.

19 мая 1931 г. был арестован по групповому делу «иеромонаха Филадельфа и монахинь из с. Соснино Московской области» (Соснино — соседняя с Шитьково деревня). 28 июня того же года приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей с заменой на ссылку в Казахстан по статье 58–10 УК РСФСР.

На следствии о. Филадельф сказал, что произносил проповеди, в которых призывал «держаться за Бога, молиться и страдать». Ничьих имен не назвал, виновным себя не признал. Вместе с о. Филадельфом по делу проходила монахиня Ксения (Потемкина), родившаяся в 1879 г. в Шитьково, и другие монахини.

С 1931 по 1936 год о. Филадельф отбывал ссылку в Казахстане. О своей жизни там он вспоминал:

«Работа была очень и очень тяжела. А есть нечего, совсем почти нечего. Да еще была зима суровая, пасмурная, транспорт не мог ходить, и поставки прекратились. Мы несколько суток были совсем голодны и холодны. Да еще как на грех мороз прибавил до 40 градусов. Птица мерзла на лету. А одежонка-то... Многие мои собратья полегли, обессилели и не могли ходить. Я тоже собирался умирать с голоду и холоду... Был холодный вечер. Я лежал, уткнувшись в тряпки. Вдруг мне сильно захотелось спать. Я знал прекрасно, что это предвестник смерти. С силой поднявшись, я решил в последний раз помолиться святителю и чудотворцу Николаю. «Угодничек Божий, — сказал я ему, — ведь я помираю...» Дальше не помню, что говорил или не говорил, не помню. Только слышу стук в дверь. Открыл. Порыв сильного ветра с холодным снегом обдал лицо. Никого не было. Но что это такое? Свежие следы от двери. Заглянул дальше за угол... Сумка большая стоит... Взял эту сумку. Тяжелая. Принес в хату, открыл... В сумке были свежие хлебы. Да еще теплые, совсем горячие. Будто вот из печки их вытащили. А какая там печка. На 50 верст не было ни одной хозяйской хаты, одни ссыльные и арестанты. И вот этим хлебом мы и жили целую неделю. Пока утихла пурга, подвезли нам паек. И никто тогда не умер. А в других лагерях, слышно было, многие померзли в эту метель, а наши никто не замерз. Чудотворец Николай спас нас!» (из книги «У Троицы окрыленные»).

После возвращения из ссылки о. Филадельф жил в г. Жданове, откуда писал письма Марии Федоровне Шабановой в деревню Матренино (это 9 км от Шитьково). По всей видимости, он прожил в Жданове до открытия Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в 1946 году; в конце 1940-х и в 1950-е годы приезжал в деревни Матренино и Иванцево Волоколамского района.

Именно родственница Марии Федоровны Нина Александровна Фатова и собрала материалы об о. Филадельфе, она же много потрудилась для восстановления Никольского храма в Матренино (сейчас этот храм приписан к московскому храму Святителя Николая в Кузнецах).

18 июля 1953 года в Успенском соборе Лавры Патриарх Московский и всея Руси Алексий I возвел игумена Филадельфа в сан архимандрита. Наместник архимандрит Иоанн (Разумов) в своем ходатайстве дает ему такую характеристику: «Кроткий, отзывчивый на просьбы братии и верующих, заслужил любовь всей братии и мирян, более 35 лет подвизается в монашеском труде, невзирая на преклонный возраст, продолжает нести все тяготы монашеской жизни».

О последних годах жизни о. Филадельфа читаем в книге «У Троицы окрыленные»:

«Облаченный в монашескую мантию, епитрахиль и поручи, согбенный, с белой головой и белой бородой, стоит отец Филадельф у аналоя... Уже довольно уставший, ослабевший, отец Филадельф еле держится на ногах. Праздничный день. Много причастников — приезжие, издалека. «Кто еще?» — кротко спрашивает старец слабым голосом. Подходит юноша. «Отец, жизнь померкла,— говорит он безнадежным голосом,— неудача в любви — и вот стало мрачно, как будто ночь страшная нависла над моей бедной головой. Отец святой, и веры нет в душе, все угасло». Юноша замолк. Голова касается аналоя. Черные кудри упали на святое Евангелие, на святой крест. «Отец, отец, а грехов сколько!» — еще глуше откуда-то снизу слышится голос. Старец утирает слезы. Потом он кладет свою десницу на голову юноши и отечески проникновенно говорит: «Дитя мое, зажги потухший свой светильник. Христос — Свеча негасимая. В Нем Едином истинная жизнь, счастье, смысл всего!»

Обласканный, согретый, ободренный, отходит юноша от аналоя...

На исповеди батюшка Филадельф был ко всем добр, и не было случая, чтобы он на кого-нибудь покричал, или кому после искреннего покаяния запретил Святое Причастие, или еще что такое подобное. «Бог простит, Бог простит. Бог простит» — только и слышится его уверение на открываемые грехи кающегося, как бы страшны они ни были. Это всепрощение выражало особое его дерзновение пред Господом. Батюшка вполне был уверен, что Господь непременно простит грехи кающемуся. А уж он по доброте своего отеческого сердца тем более не может не простить. Батюшка Филадельф хорошо знал, как трудно, особенно теперь, спасаться людям, как много, много у них искушений, как безмерно много соблазнов, опасностей. Он хорошо помнил милостивые слова Спасителя: «Грядущего ко Мне не изжену вон» (Ин 6. 37), «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф 9. 12) и еще: «Милости хочу, а не жертвы» (Мф 9. 13). Потому отец Филадельф предпочитал любовь строгости и всепрощение — наказанию. «Ты, милая детка, не горюй,— бывало, скажет он унывающей монахине или какой девице,— а поделывай, поделывай, сколько можешь. И все будет ладно...»

Такое мягкое и ласковое отношение ко всем отнюдь не баловало людей, не расслабляло их в духовной жизни, а наоборот — поддерживало, воодушевляло и настраивало малодушных на борьбу с грехами, вызывало решительное желание начать новую жизнь, порвать с прежними пороками и больше не возвращаться к ним. Имея большой духовный опыт, старец хорошо понимал и прозревал, в чем именно человек нуждается, что ему может помочь в ведении доброй жизни, чего главного не хватает для спасения. Он верил в зиждительную силу любви. Он знал, что теперь-то особенно все люди нуждаются в ней, как в воздухе, что без любви жизнь совсем завянет, затмится, угаснет.

Предпочитая любовь строгости, старец, однако, не был ко всем без разбору ласков и безволен. Если он видел, что человек упорствовал в своих грехах, явно глумился над всем святым и не желал вставать на праведный путь жизни, старец просто замолкал, переставал говорить. Отпускал собеседника, не грубя ему, но в душе у него залегали ужасная скорбь и мука. Ленивых и нерадивых он по-отечески стыдил: просто, кротко, но убежденно. Одной старой деве, которая жила лениво и невоздержанно, он говорил: «Ну что, дитя мое ленивое, ты смеешься над моими сединами! Ведь тебе желаю добра одного и спасения, а ты не радишь, и не радишь, и не радишь... Святой апостол сказал: «Блюдите, како опасно ходите», а ты, неразумная дева, и не смотришь, куда ступаешь: в лужу, аль в трясину, аль в пропасть...»

Особенно не любил старец, когда за ним бегали неотступно разные кликуши да пристрастные души. «Батюшка наш,— говорили они,— святой да прозорливый. Он исцеляет болезни и бесов прогоняет». Отец Филадельф нервничал, из себя выходил. «Вот дуры-то,— сурово говорил он,— нашли себе прозорливца. Да какой же я прозорливый-то? Не прозорливый я, а прожорливый, не святой, а косой. Исцеляет-то ведь Господь наш Иисус Христос. Он Единый Врач и Целитель. А я-то кто такой? Вот дуры бабы, вот дуры так дуры. Филадельфа сделали прозорливым! Грамматику не учили, что ли? Почитай-ка возьми. Вот чего еще надумали».

Когда старец так расстраивался, то одно и то же повторял и повторял без конца. Кажется, что он и не уймется никогда, не успокоится. «Старец,— скажет какой-нибудь брат,— да ведь они, может быть, и правду говорят про тебя, ведь их не обманешь».— «Не обманешь, не обманешь,— зачастит отец Филадельф,— Бога вот не обманешь, а их обманешь. Нашли себе прозорливого! Да какой я прозорливый — прожорливый я, да и только. Грамматику не знают, вот и говорят так — прозорливый»,— и старец опять «заведется», и конца не видно.

Удивительное смирение побуждало отца Филадельфа отводить от себя всякую людскую славу. Он не мог признать за собой чего-либо высокого и святого и считал себя последним из всех людей.

Имел старец от юности своей немало способностей. Одной из них было стихотворство. Когда чьи-либо именины — отца наместника или какого другого должностного лица Лавры,— он обязательно смастерит стих по этому случаю. Сам надумает, напишет красиво, обведет нарядным орнаментом. И все это устроит на большущем листе бумаги, чтобы было внушительно и солидно, как грамота почетная. Напишет так да и молчит, чтобы никто не знал, чтобы все это было неожиданностью и сильнее всех поразило. Придет в трапезную, а свое творение свернет трубочкой да в широкий рукав рясы спрячет. Сидит с братией и переживает: вот сейчас обед кончится, все встанут, помолятся, и тогда он выйдет на середину да совсем неожиданно будет читать стих пред именинником. Сидит и переживает.

Кончался обед, звенел звонок, вставали, молились. И вот тогда наступал самый страшный момент для отца Филадельфа. Он выходил на середину трапезной и как можно торжественнее, деловитее разворачивал у всех на виду свою грамоту, несмело и будто виновато читал поздравительный стих. А руки-то, руки у него трясутся — грамота так и пляшет в воздухе. Старец бодрится что есть силы. Но по улыбающимся лицам братии можно понять, что все видят, как отец Филадельф изрядно трусит, слова у него путаются, и язык-то плохо ворочается, и голос-то срывается. Но уж когда торжественная декламация завершится, старец счастлив, как малый ребенок. Он смущенно улыбается, щурится, прячется за других, прямо не знает, куда и деть себя. Тут братия подходят и поздравляют его с успешным, даже блестящим выступлением, и нашему поэту достается похвал вдвое больше, чем самому имениннику.

Торжественно и по-братски весело проходили такие выступления батюшки Филадельфа. «Старец,— скажет ему улыбаясь брат,— да ты у нас настоящий оратор и поэт». Отец Филадельф ухмыльнется как-то по-детски, повернется и скорее уйдет, скроется, спрячется...

Кстати, оговоримся, что отец Филадельф, хотя и звали его братия иногда оратором и поэтом, рассказчик был довольно плохой, незавидный. Он сильно сбивался, путался, повторял одно и то же. Словом, по своей скромности и застенчивости он очень терялся при народе, особенно когда был предметом всеобщего внимания».

К этому хотелось бы добавить воспоминания дочери священномученика Владимира Медведюка Ольги Владимировны, пересказанные мне рабой Божией Ириной, имевшей недавно счастье общаться с Ольгой Владимировной и расспросить ее про отца Филадельфа. В 1950 году Ольга Владимировна вышла замуж за священника Руфа Полякова (отец Руф — фронтовик, танкист, учился в семинарии в начале пятидесятых годов). Ей запомнились замечательные по глубине проповеди отца Филадельфа, которые тот произносил в Трапезном храме, и в то же время его косноязычие, вызванное, возможно, болезнью. Впрочем, как мы знаем из истории, дефекты речи были и у великих угодников Божиих, таких как пророк Моисей, а из святых нашего времени вспомним святителя Иоанна Шанхайского.

«Однажды отцу Филадельфу пришлось поехать в отпуск: предложил ему отец наместник поправить здоровье. Как старец переживал, что оставит своих духовных детей одинокими! Когда поезд увозил его дальше и дальше от Лавры, он все поднимался на сидении и смотрел на удаляющуюся святую обитель. И слезы, слезы текли из его старческих глаз. «Ну что вы, батюшка, так убиваетесь,— говорил ему провожавший его студент Духовной школы,— ведь скоро вернетесь, увидите опять своих детей». Старец сквозь слезы отвечал: «Увижу-то увижу, но ведь это будет через целую неделю. А как они будут здесь скорбеть да тосковать! Вся надежда только на Матерь Божию. Я Ей всех их поручаю...»

...Примерно за год до своей смерти отец Филадельф стал заметно слабеть телом. Особенно его изматывала исповедь народа. Он так уставал, что еле-еле добирался до своей келии.

Его стала мучить жажда. Помню, как он, отправляясь на исповедь во Всехсвятский храм, что под Успенским собором, стал брать с собой бутылочку воды с источника. Оставлял эту водичку в алтаре и, когда жажда сильно начинала мучить его, приходил в святой алтарь, принимал несколько глоточков этой воды и снова шел на свое исповедное место.

Затем его стала сильно мучить одышка. Пройдет, бывало, старчик несколько шагов и остановится. Постоит, поглядит на всех своими кроткими слезящимися глазами да и скажет: «Эх-ма, братцы, не те времена, как раньше бегал. Вот скоро понесут совсем». «Еще поживешь, отче,— говорили ему,— ведь ты нужен Преподобному. Он тебя любит».— «Любит-то любит, а вот болезнь-то нудит....»

Как солнце угасает на вечерней заре, скрывая свои благодатные лучи от живущих, так тихо, незаметно угас старец Филадельф. В день его смерти, утром, какой-то незнакомец вошел в Троицкий собор, взял за ящиком большую свечу, подошел к иконе преподобного Сергия, зажег свечу и, ставя ее у святого образа, сказал: «Гори дольше и не сгорай, ты — свеча негасимая...» И свеча эта большая горела целый день, с утра до вечера. Когда она уже догорала и осталось совсем-совсем немного, неожиданно в собор вошел иеромонах и, обращаясь к гробовому дежурному, тихо сказал: «Умер отец Филадельф». И свеча тотчас погасла...

Его хоронили всей братией. Сам отец наместник отпевал по монашескому чину. Народ плакал, провожая своего доброго пастыря в путь дальний. Кто теперь примет их скорби на себя? Кто их, сирот, утешит? Кто приласкает добрым словом? Кто помолится за них?

Плакали люди мирские, плакали и братия. А когда закончился день и солнышко спрятало свои лучи, на кладбище прибавился новый курганчик из свежей суглинистой земли. На другой день здесь был поставлен могильный крестик и прибита к нему дощечка с надписью, которую сделал лаврский художник. А надпись самая простая, самая краткая: «Здесь покоится прах архимандрита Филадельфа (Мишина)».

Конечно, когда мы, прихожане Рождественского храма, узнали про отца Филадельфа, прочли о его жизни, нам захотелось побывать на его могиле. Мы написали в канцелярию Троице-Сергиевой Лавры и получили ответное письмо. Из краткой биографии мы узнали, что скончался архимандрит Филадельф 1 мая 1959 года и похоронен на Братском участке кладбища в Деулине (это село под Сергиевым Посадом). 1 мая этого года мы отправились в Лавру, к мощам преподобного Сергия, а потом поехали в Деулино. Увы, найти могилу старца нам не удалось. Вернувшись в Москву, я позвонил Нине Александровне Фатовой, рассказал о нашей неудачной поездке. Нина Александровна дала мне телефон иеромонаха Кирилла, который, по ее словам, знает об отце Филадельфе. Оказалось, отец Кирилл с прихожанами храма Михаила Архангела в Шарапове (это тоже под Сергиевым Посадом) уже несколько лет ухаживает за могилой старца, и находится она не в Деулине, а на старом кладбище Сергиева Посада. 23 мая 2011 года, в день именин отца Филадельфа, мы наконец-то добрались до места его упокоения. Отец Кирилл отслужил панихиду. Крест на могиле архимандрита Филадельфа

С тех пор мы регулярно ездим в Лавру и на старое кладбище, о котором, кстати, тоже можно многое рассказать. Здесь похоронены епископ Полтавский Серафим (Шарапов), схиархимандрит Иоанн (Маслов), схиигумен Ипполит (Яковлев), архимандрит Серафим (Батюков), иеросхимонах Паисий (Гришкин) и многие другие. Здесь были обретены мощи святых Варнавы Гефсиманского и Алексия Зосимовского. Хорошо бы кто-нибудь взял на себя труд собрать материалы об этих людях в одну книгу, как сделал, к примеру, священник Сергий Матюшин в книге «Священное Ваганьково».

Наш же рассказ о жизни архимандрита Филадельфа (Мишина) на этом заканчивается, надеемся, что в дальнейшем у нас появятся новые материалы. Будем благодарны, если сможете сообщить нам новые сведения.

Просим молитв о восстановлении храма Рождества Пресвятой Богородицы в Шитьково!

Сайт храма: http://hram-shitkovo.narod.ru/

(№ 3, МАРТ 2012, РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ КАЛЕНДАРЬ – «ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ ЕЖЕМЕСЯЧНОГО ПРАВОСЛАВНОГО ИЗДАНИЯ»)

Сестричество преподобномученицы  великой княгини Елизаветы Федоровны

Храм Рождества Богородицы в Шитьково.

Архимандрит Филадельф

1 2 3 4

Главная →Творчество читателей →страница Семёнова Сергея Викторовича →☺