На сайте «Мастера» уже опубликовано большое количество очерков краеведа и исследователя Вячеслава Рыбникова. Круг его интересов достаточно широк и разнообразен: в основном, это неизученные моменты биографий деятелей культуры Орловщины и России  и, конечно же, военная история Болховского края. Но есть ещё у Рыбникова персонаж, притягательный для него своими тайнами. Ему он посвятил несколько своих исследований (в частности, в отдельных журналах ОВВ за 2014 и 2017 годы; сейчас же готовится новый выпуск, значительно дополненный и изменённый). Я имею в виду, конечно же, Юрия Кондратюка (Александра Шаргея). Именно Вячеслав Рыбников несколько лет тому назад открыл это имя для широкой орловской общественности и сумел многое выяснить в биографии одного из основоположников советской космонавтики. Я предлагаю читателям познакомиться с двумя очерками Рыбникова из его цикла о Кондратюке. Название первого из них – в заголовке (Александр Полынкин)

         В судьбе Ю.В. Кондратюка есть довольно сложные моменты, разобраться в которых непросто даже его маститым биографам. Иной раз приходится действовать методом исключения: приняв на веру какую-либо из версий, выдвинутых исследователями  его жизни, постепенно убеждаться в её неправомерности и массовом сознании, приходится переваривать и отторгать долго и мучительно. Даже человек, работавший и общавшийся с ним и ставший впоследствии его биографом, – Б.И. Романенко, оправдывался, понимая сложность своего труда: «Но ведь в душу человека не залезешь! Тем более если он сам ничего не говорит, не пишет о себе. Я, например, по молодости своей считал для себя недостойным задавать ему какие-либо вопросы, он был для меня живым гением!». Всё верно. Да, тогда, в эту свою закрытую душу, он впускал только близких людей. Однако в настоящее время мы обязаны понять и правильно объяснить его поступки. Ну, хотя бы, основные, кардинально менявшие его судьбу.    

         В массовом потоке не прекращающихся интернет-публикаций о Кондратюке сейчас почти окончательно утвердился вывод о том, что отказ от сотрудничества с Королёвым и гирдовцами был вызван его боязнью разоблачения. Для примера  процитирую статью «Автор сценария высадки на Луну: посмертная слава Юрия Кондратюка» с сайта «Тайга.инфо», составленную на основе лекции директора музея Новосибирска Елены Щукиной, прочитанной в апреле 2016 г. в объёме образовательного проекта «Курилка Гутенберга»: «Сергей Павлович Королев… ещё в 1933 году попросил организовать ему встречу с Кондратюком. В то время он возглавлял группу изучения реактивного движения (ГИРД), в которой собрал талантливых инженеров и ученых, занимавшихся ракетами. Королев предложил Кондратюку место главного теоретика в этой группе. Кондратюк был потрясен, это была мечта всей его жизни, он наконец-то мог заниматься тем, чем хотел.

         Но он также знал один нюанс: все те, кто находились в этой группе, были на особом контроле органов ОГПУ. Они внимательно наблюдали, потому что Сталин прекрасно понимал значение ракетного движения в то время, и поэтому за каждым человеком серьезно присматривали. Он знал, что, как только придет с документами, сразу вскроется его подлог имени и служба у белогвардейцев. Официально Кондратюк — белогвардеец, хотя ни дня в этой армии не служил. И с болью в сердце он отказался от этого потрясающего предложения Королева».

         Все такие утверждения почерпнуты, конечно, из биографических книг.

         «Истинная причина его отказа заключалась в том, что, поняв, сколь строгую проверку документов особым отделом РККА ему придется пройти, устраиваясь в ГИРД, Кондратюк немедленно осознал всю невозможность этой затеи»  (А. Раппопорт «Траектория судьбы»)

         «Мы знаем, что весной 1933 г. Ю.В. Кондратюк посетил ГИРД и ответил отказом на предложение перейти к ним работать. Формальной причиной отказа послужила работа над проектом Крым ВЭС, и гирдовцы приняли отказ с ними сотрудничать с огорчением, но с полным пониманием. Ведь не каждый день и не каждому человеку Г.К. Орджоникидзе поручал такие грандиозные стройки. Однако Ю.В. Кондратюк отказался от любой формы сотрудничества (даже на правах консультанта), да и вообще, по свидетельству очевидцев, он перестал заниматься вопросами ракетной техники.

         По-видимому, причина отказа от своей мечты была глубже – в  роковой смене имени. ГИРД и подобные ему организации финансировались руководящими организациями РККА. А он при заполнении любой анкеты так все и не мог указать полных имен своих родителей, а шефом типа П.К. Горчакова здесь не прикроешься…». (Б. Романенко «Звезда Кондратюка-Шаргея»)

         Т.е. теперь посвящённые в его личную тайну все стали считать, что, наплевав на свои принципы  и испугавшись анкеты, он решил беречь себя. В настоящее время это мнение окончательно закрепилось в информационном поле о нём. Так ли это?

         С одной стороны, тут надо заметить, что тогда ГИРД был не настолько уж строго  опекаем органами ОГПУ, как нам тут пытаются изобразить. Подобных групп было множество по всей стране и даже самого Ю. Кондратюка, после издания его книжки, прочили в руководители Новосибирской ГИРД. Были эти группы организациями добровольными и общественными и подчинялись ОСОАВИАХИМу, в целом,  конечно, организации полувоенной. Правда,  Голованов утверждает, что в московской ГИРД  у С.П. Королёва были и пропуска, и секретность. Ну, и что ж такого!? Пропуска были и в научных библиотеках. А «особый контроль ОГПУ» в виде секретной части существовал и по месту прежней сибирской работы Юрия Васильевича. О том, как «усердно трудилась на благо страны», ловко управляясь с доносами, заведующая секретной частью краевого треста «Заготзерно» Анна Ивановна Бурова под носом у Кондратюка (в 1928-29 гг. жили в одном доме), вас ознакомит А. Раппопорт в своей документальной повести «Траектория судьбы».

         Более строгим режим в МосГИРДе стал после образования РНИИ при слиянии с ленинградской Газодинамической лабораторией (ГДЛ). Формально это произошло приказом №0113 от 31 сентября 1933 года зам. наркома по военным и морским делам М.Н. Тухачевского. Однако 15 ноября РНИИ передали в ведение Наркома тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе. Встреча же с гирдовцами у Кондратюка состоялась весной 1933 года, почти за полгода до упомянутого события.  

         С другой стороны, не видно, чтобы Юрия Васильевича так уж сильно угнетали и пугали эти  бюрократические затеи в виде анкет. Их он заполнял отважно до и после заключения, о чём свидетельствуют 5 найденных его кадровых листков.  Один из них поместил в свой документальный очерк Б.И. Романенко. Возможной проверки документа об образовании, где фигурировала бы его истинная фамилия, он избегал, указывая в анкете "ушел из 8-го класса" Полтавской гимназии, т.е. имел якобы незаконченное среднее. Убавленные «по легенде» три года помогали отвести вопрос, что он делал во время войны. Этими данными он благополучно в течение  20 лет морочил кадровиков всех своих многочисленных организаций, в которых работал.  Даже после ареста на следствии расколоть его не удалось, а попытки такие были, недаром П.К. Горчаков писал жене из заключения про Кондратюка:  «О Фырке (семейная кличка Ю.В.) много спрашивали, об его связи с Вавиловым, его семье и т.д., но, к счастью, я ничего не знаю, – не  знаю, где его родные, кто они, куда он тратит деньги, и, наконец, кто он?» (из кн. А. Раппопорта)

         К тому же, чего ему было бояться каких-то анкет ГИРДА, если перед тем он прибыл в Москву, отработав больше года в проектном бюро №14 ПП ОГПУ. Там что, анкет что ли не было!? Да и потом, кто бы ему стал растолковывать методы работы 1-го отдела?

Энциклопедия Н.А. Рынина

и посланное ему фото Ю.Кондратюка периода Эльхотово

         Если бы Юрий Васильевич был из пугливых, он бы ушёл в тень гораздо основательней. Ни о каком бы тогда издании книги, тем более, в центре, где он её пробивал, речи быть не могло, потому как само это действие влекло за собой интерес к автору. Что, собственно говоря, и произошло. После появления её в провинции Кондратюком заинтересовался ленинградский ученый в области авиации и ракетной техники профессор Николай Алексеевич Рынин, издававший  с 1928 года энциклопедию «Межпланетные сообщения». К третьему тому, названному «Теория космического полёта», он просит Юрия Васильевича прислать автобиографию, что тот и делает. Кондратюк шлёт не только большое письмо, но и снимок своей персоны. И всё это  с краткой аннотацией его книги публикуется в Питере в 1932 году. А если бы кто случайно узнал на снимке бывшего студента петроградского политеха или кончавшего школу прапорщиков Александра Шаргея? Здесь явно видно, что он балансирует на грани, понимая, что эта публикация для него важнее.

         Показательна в этом плане и его настойчивость при попытке издать книгу в центре. Информация о ней, можно сказать, дошла до самых верхов, поскольку руку к судьбе его книги приложил даже Л.Д. Троцкий, будучи в то время председателем научно-технического отдела ВСНХ: «В Секретариат Коллегии НТО ВСНХ СССР тов. Флаксерману. Посылаю Вам работу молодого ученого (Ю. Кондратюка) о полете на Луну и другие столь отдаленные станции. Прошу дать ее на заключение. 19.01.26 г. Л.Д. Троцкий». Сам Кондратюк тоже не собирался сидеть в медвежьих углах и давал согласие на перевод в Москву, но ЦАГИ это предложение не устроило (см. Валентина Клочко «История одной переписки», сб. «Загадки звёздных островов», кн.5, М.: МГ, 1989).  

         Что же получается: в 20-х годах ради своей мечты о межпланетном будущем человечества он был готов рисковать головой, а уже в 30-х идёт категоричный отказ от сотрудничества в этом направлении с Королёвым. По данному поводу А.Г. Раппопорт пишет: «Он отказался даже консультировать гирдовцев, как это делал Ветчинкин. Ведь консультантов, надо полагать, тоже проверяют – ГИРД стал секретной организацией, финансируемой Управлением военных изобретений РККА, за его работой следил сам М. Тухачевский».  

         Б.И. Романенко в разных главах своего очерка «Звезда Кондратюка-Шаргея» дважды касается этих двух встреч Кондратюка с сотрудниками ГИРДа, подробно перечисляя участников встреч. Однако при сравнении этих мест оценка бесед и мотивов его отказа от сотрудничества с гирдовцами явно противоречива. Если в первом случае в вышеприведённой цитате он почти солидаризуется с массовым мнением, указывая, что «Формальной причиной отказа послужила работа над проектом Крым ВЭС, и гирдовцы приняли отказ с ними сотрудничать с огорчением, но с полным пониманием», то во втором – основная  причина несколько другая: «Он отказался, ссылаясь на то, что он пацифист и на военное дело не работает, с другой стороны на то, что ему Серго Орджоникидзе поручил сооружение мощной ВЭС в Крыму». При этом огорчение и полное понимание меняется на совсем другие чувства: «Товарищи, присутствовавшие при этом разговоре, всю жизнь были возмущены его отказом, обвиняя его в антипатриотизме». Ага, нашла коса на камень!

         Неясно, откуда бывший гирдовец Романенко это взял? Вероятно, в ходе личных бесед со своими коллегами. Официально они от таких подробностей той исторической встречи как-то уходили.  Отголоском их умалчивания служат некоторые комментарии к статьям, где упоминается интервью с человеком, присутствовавшем при встрече Королёва и Кондратюка и описывавшим «этот очень короткий разговор на уровне «Да?- Нет». Через прошедшую громаду лет делать упор на то, что это было именно так, думаю, не стоит. Сам Королёв хорошо запомнил «строптивый характер Кондратюка, отказавшегося с ним работать», о чём упоминал профессор-физик Ю.Б. Румер, сидевший вместе с  Королёвым и Туполевым в одной камере спецтюрьмы № 156 (из интервью 1978-го года А.Г. Раппопорту). А  ст. инженер и секретарь партбюро ГИРДа Н.И. Ефремов записал: «Разговаривали с Ю. В. Кондратюком Сергей Павлович и я. Ю. В. Кондратюк пробыл в ГИРДе несколько часов... Мы ознакомили его с нашей тематикой, правда, в общих чертах... Ведя с ним эти беседы, мы исходили из желания привлечь его к работам...» (А.Иващенко «Выше элеватора Луна»).          

         Хотя это объяснение Б.И. Романенко по поводу пацифизма в теперешних публикациях о Кондратюке почти нигде не используется, однако выглядит оно достаточно правдоподобным. Дело в том, что на это делает упор и сам Юрий Васильевич. Где? Да в самой своей «книжице» ещё до встречи с Королёвым и указывает: в предисловии ко 2-му изданию, в месте наиболее любимым для цитирования.

         Выходит «механик Кондратюк», как его унизительно величали в то советское время, несколько лет погружённый в эту проблему, выполнивший необходимые расчёты, написавший, пробивавший, отредактировавший и сам издавший книгу, самые оптимальные свои выводы и  расчёты по данному вопросу принципиально публиковать отказался. И только потому, что не знал, «кто и как» будет использовать его технические идеи!

         Нужно ли расшифровывать – это «кто и как»? Похоже, нужно, поскольку большинство толкует о том, что же он такое там изобрёл, совершенно не интересуясь тем, почему он это скрыл. «Кто», в данном случае, означает, какая группа людей или государство будут его идеи реализовывать, а «как» – какими  целями будет оно при этом руководствоваться: разумными или безумными, мирными или военными.

         После такого принципиального решения Юрия Васильевича, которое он объявил во всеуслышание, перечислив в 4-х пунктах того же предисловия последующие блага, что сулит миру «выход человека в межпланетные пространства» и указав огромное значение освоения космоса для ближайшего будущего, рассчитывать на его сотрудничество с военной или полувоенной организацией вообще не приходилось.  

         Воздействием своих открытий на человечество  в целом Кондратюк был озабочен и ранее, о  чём как раз писал в том письме-автобиографии, что было послано Рынину. В нём он отмечал, что ещё в 1917 г.,  достигнув определённых положительных результатов, держал «свою работу в строжайшем секрете, … учитывая с самого начала огромность и неопределенность возможных последствий от выхода человека в межпланетные пространства…». Б.И. Романенко это место письма не понял, называя его «странным и даже искусственным». А вот А.Г. Раппопорт очень даже понял:  «Александр  Шаргей  держался от офицеров особняком. С тревогой думал о непредсказуемых последствиях в том случае, если результаты его изысканий по ракетной технике достанутся людям воинственным, готовым на все ради собственного обогащения и удовлетворения своих амбиций. Понимая, какой подлинный расцвет сулит человечеству его изобретение, он мечтал о расцвете индустриальной России, а это было возможно только в условиях мира и совместных усилий всего народа. Он хотел работать, а не воевать». А в 1917 году всё было как раз наоборот: шла первая мировая война, которую сменила гражданская. Вынужденным участником обеих он и оказался, поэтому если уж и не принимал, как считают некоторые,  в чём-то непосредственного участия, то уж наверняка насмотрелся многого.

         При всём своём практицизме, в душе Кондратюк был «межпланетчиком». А кто такие межпланетчики – легко уяснить из детской книги Я. Голованова «Дорога на космодром». О них он пишет в главе «Неистовые межпланетчики».

         «Всех их, молодых и не очень, богатых и бедных, добрых и злых, одиночек и коллективистов, теоретиков и экспериментаторов, объединяет одно – страсть! Страсть к космосу, страстная вера в реальность межпланетных путешествий, страстное желание приблизить день заатмосферного старта человека.

         Всеми ими властно владела всепоглощающая мечта, рождающая особое состояние души, близкое к поэтическому вдохновению. Послушайте, как они говорили о своей мечте, с какой верой, с какой болью, с какой надеждой.

         <…>

         «Кто в летнюю лунную ночь не испытывал горячего желания воспарить к звездам и увидать позади себя свободно висящую в пространстве Землю в виде золотого шара, становящегося все меньше и меньше и, наконец, исчезающего в мироздании алмазной песчинкой. Кто не испытывал желания, освободившись от цепей тяжести, воочию любоваться вблизи чудесами звездных миров? Мечты! И все же разве мало осуществилось в настоящее время из того, что нашим отдаленным предкам когда-то казалось чудесным сном? Освободившись от цепей земного тяготения хотя бы лишь на несколько часов, мы смогли бы приобрести неоценимые познания, касающиеся глубочайших космических тайн. Это вознаградило бы нас за все труды и мучения, когда-либо понесенные исследователями и изобретателями»

         Роберт Годдард писал о межпланетном полете и сделал для его осуществления очень много – всю жизнь работал, но поэтом он не был. Циолковский увлекался дирижаблями, аэропланами, аппаратами на воздушной подушке, Эсно-Пельтри – самолетами, Кондратюк – ветряными двигателями; неистовые межпланетчики знали только одну всепоглощающую страсть: космический полет. Эта страсть настигала их и поражала в самое сердце, как любовь. И больше уже ни о чем не могли они думать – засыпали и просыпались с одной мыслью: надо лететь! Философы, инженеры, архитекторы, журналисты – радостно оставляли выбранное (по призванию, по любви!) дело и целиком отдавались работе, которая приносила долги вместо денег и насмешки вместо уважения. Они были возвышенно бескорыстны, щедры до нищеты, самопожертвенны до гибели…».

         Как всегда, воплощение мечты упиралось в деньги. Денег же кругом было море и для реализации их начальных идей вполне хватало, вот только тратились они на уничтожение себе подобных, о чём Кондратюк указал ещё в предисловии к 1-му изданию своей книжки:

«…Осуществление этого, от предварительных экспериментов и кончая полетами на Луну, потребовало бы, насколько об этом можно было бы судить заранее, меньшего количества материальных средств, нежели сооружение нескольких крупных военных судов».^* 

Однако имевшие деньги не спешили их тратить на какие-то пустые затеи в виде межпланетных путешествий. Их интересовали завоевания. Ради того, чтобы обратить на это внимание и показать ненасытным, что и за пределами Земли тоже есть что завоёвывать, поменялось, похоже,  и название книжки Кондратюка: от  мечтательного – «О межпланетных путешествиях» к агрессивному – «Завоевание межпланетных пространств».  Правда, мечты таких завоевателей были противоположны чаяньям каких-то «межпланетчиков». Они больше напоминали пророчества Германа Оберта из лекции, что он прочёл в Вене в 1928 году, о возможных путях применения ракетной техники в будущей войне, напугав слушателей атаками межконтинентальных ракет, начиненных взрывчаткой и отравляющими газами.     

         Одновременно, как утверждает Я. Голованов, «несмотря на популярность самой идеи космического полета, в высшей степени скептическое отношение к попыткам ее реального воплощения существовало тогда во всем мире», и в доказательство этого приводит вполне убедительные примеры («Королёв: Факты и мифы», 1994 – С. 133-134). Межпланетчиков воспринимали, как слишком увлекающихся чудаков, занятых легкомысленными проектами, причём некоторые относили их даже к безумным фанатикам.

         Во что, в конечном итоге, всё это выльется, я думаю, Кондратюк прекрасно понимал уже в 1929 году, публикуя свой труд, иначе бы не было разговоров про «кто и как». Мир оставался агрессивен и жесток. С приходом к власти фашизма в Германии по наиболее ожидаемому им милитаристскому пути развития ракетной техники пошли именно там, где школу межпланетчиков попросту уничтожили. «Много лет спустя Вальтер Дорнбергер – шеф Брауна в управлении вооружений, а в дальнейшем неразлучный соратник и в Германии до 1945 года, и в США после 1945 года – признался в этом предательстве. «Мы хотели выйти, наконец, из области теорий, недоказанных утверждений и бесплодных фантазий, – рассказывал Дорнбергер в 1955 году корреспонденту  западногерманского  журнала «Дер Шпигель». – Мы были по горло сыты прожектёрством в деле межпланетных полётов. Шестая цифра после запятой в расчётах траектории полёта к Венере была для нас столь же безразлична, как и вопрос об отоплении и обеспечении воздухом кабины корабля для полёта на Марс». А у Фридриха Цандера были красными от бессонницы глаза, когда он чертил эту кабину. А Вальтер Гоман годы жизни отдал этой шестой  цифре после запятой в расчётах траектории полёта к Венере. И если эти слова о «прожектёрстве» не предательство идеи, то что же тогда считать предательством?» (Я. Голованов «Дорога на космодром» – С.381-382)    

         В 1933 году, когда Вернер фон Браун стал сотрудничать с фашистами, Кондратюк как раз при встрече с гирдовцами и Королёвым на предательство идеи и своей мечты о  космическом будущем человечества не пошёл. Он видел, что ГИРД, формировавшийся вначале из межпланетчиков, по сути, уже оказался под пятой военных^*, и основная роль в этом преображении принадлежала ставшему во главе группы инженеру Королёву.

Это уже потом будут и первый спутник, и первый космонавт, и то лишь после того, как появится межконтинентальная  ракета с ядерной боеголовкой. А пока – «человек реального дела, Сергей Павлович Королев, несмотря на свою молодость, прекрасно разбирался в создавшейся обстановке. Он понимал, что все попытки создать организацию, на гербе которой красовался бы межпланетный корабль, обречены на неудачу. Нужна была совсем другая вывеска, и предлагать надо не межпланетный корабль, а нечто всем понятное, доступное, осуществимое не за годы, а за недели и месяцы» (Я. Голованов «Королёв: Факты и мифы»).

         Надо полагать, что во время первой встречи, происходившей на Ильинке, с группой инженеров у Кондратюка произошёл серьёзный диспут, во время которого он вполне выговорился, отчего и получил звание «антипатриота».  Извещённый об этом Королёв, вероятно, решил организовать вторую встречу на Садовой-Спасской, чтобы попытаться взять «быка за рога». Скорее всего, именно для этого был приглашён и секретарь партбюро Н.И. Ефремов. Вот тогда она уже могла происходить «на уровне «Да?-Нет», поскольку позиция убеждающих ему была ясна. 

         Выражаясь народный языком: «Не надо путать божий дар с яичницей»! На той стадии развития ракетной техники Королёв, как руководитель ГИРДа, мог предложить Кондратюку только выполнение срочных заказов по разработке ракетного вооружения и  не более того^**. Жаль, что у некоторых эти уговоры, трактуемые как «потрясающее предложение Королёва», язык поворачивается называть, в отношении Кондратюка, «мечтой всей его жизни».                 

         Пацифизм Кондратюка – результат его участия в мировой и гражданской войнах, забравших жизни миллионов людей. Он вполне объясним и в вопросах войны и мира смыкается с взглядами таких выдающихся личностей и подлинных гуманистов, как Лев Толстой, Жан-Жак Руссо, Виктор Гюго, Альберт Эйнштейн, Эрих Мария Ремарк, Махатма Ганди, Эрнест Хемингуэй, Джон Леннон, Мартин Лютер Кинг.

         Однако, как и теперь, тогда в обывательском толковании гирдовцев, слово «пацифист» звучало брезгливо и пренебрежительно. За их искренней верой в то, что исповедующие пацифизм не могут быть патриотами своей страны, запросто могло последовать желание навесить на Кондратюка клеймо «предателя», что автоматически превращало его во «врага народа». Как покажет время, некоторые из тех людей, с которыми он встречался и беседовал в ГИРДе, вместе с выполнением военных заказов займутся не красящими их моральный облик делами: научатся, в угоду карательных органов, строчить доносы на своих же коллег и подмахивать липовые экспертные заключения об их вредительстве. Пройдя перед тем застенки ОГПУ, не понимать этого Юрий Васильевич не мог, тем не менее, принципиально продолжал отстаивать право идти своей дорогой к мечте, минуя безумные ужасы войны. В решении таких судьбоносных вопросов некоторые хотят представить его «тварью дрожащей» или каким-то аморфным пацифистом, которым он, по воспоминаниям своих друзей и знакомых, никогда не был. Своё антивоенное кредо, по-прежнему балансируя на грани, Кондратюк защищал, я думаю, мужественно, ведь не зря Мартин Лютер Кинг считал пацифизм уделом смелых.

         Как бы ни представляли в дальнейшем сами гирдовцы и историки развития ракетной техники эту встречу, Юрий Васильевич пошёл на разрыв отношений с ними сознательно. Не слышно было, чтобы кому-то из них, включая и Королёва, он дарил и подписывал свои книжки, как это делалось в отношении Циолковского, Рынина, Перельмана. Не отдал он им и своих рукописей.

         С ранними своими работами Кондратюк расстался лишь в 1938 году, хотя, по сведениям ряда авторов, к тому времени, якобы, уже давно не интересовался ракетами. Я согласен с мнением А.Г. Раппопорта, что передача этих рукописей  исследователю творчества Циолковского Б.Н. Воробьёву, связана была с арестом С.П. Королёва, поскольку произошло это чуть ли не в ближайшую неделю после данного события. Мы не знаем, что за разговор состоялся между ними в 1933 году в ГИРДе, но явно чувствовалось, что Кондратюк  в связи с этим был обеспокоен судьбой своих рукописей, возможно, тоже ожидая ареста, который в 1938 году, слава богу, его обошёл.

         Другую часть своих рукописей, переписки, дорогих ему книг, в числе которых были письма и книжка Циолковского, «перед войной» (может быть тоже в 1938 г.) он тайно вывез из Москвы и передал на хранение семье Пыжовых в Новосибирске. К 1960-му году они были изъяты теми, от которых он их и пытался скрыть, – представителями  государства в лице горкома партии. Дальнейшая судьба этих материалов, кроме брошюры Циолковского, неизвестна (см. А. Раппопорт «Траектория судьбы», 2008 г.)      

         После встречи с гирдовцами, несмотря на свою занятость вопросами проектирования ВЭС, он продолжал тайно размышлять над своей мечтой о космическом будущем человечества, как делал это и раньше, о чём сохранились  свидетельства очевидцев. В частности, Б. И. Романенко, указывал на Кирьяна И.З., утверждавшего, что Кондратюк написал новую работу, посвященную полетам за пределы Земли,  «но боится её опубликовать, дабы его не посчитали за безумца!»

         Его добровольный уход в ополчение в начале войны, казалось бы, не вписывается в рамки идеи истинного пацифизма и причину этого ухода подчас тоже превратно истолковывают. К примеру, тот же Б.И. Романенко в интервью журналисту соглашается с его мнением, что произошло это из-за боязни ареста: «Он не мог не чувствовать по отношению к себе сверхподозрительности тогдашних чекистов. Поводов к арестам нашлось бы с десяток: чужая фамилия, прежняя судимость за «вредительство», участие в гражданской войне на стороне белых... Да и работы по космонавтике, как ни странно, могли быть оценены как провокация, мешающая поступям пятилеток» (журн. «Чудеса и приключения», №1-2, 1992). Почему, испугавшись ареста, человек должен был бежать из Москвы на фронт, а не скрыться в глуши – лично мне не ясно.

В вопросе войны, я думаю, понятия «государства» и «Родины» были для него разными. Каким бы ты ни был пацифистом, но когда враг приходит грабить твой дом и убивать близких, ты должен встать на их защиту! И здесь, я считаю, более прав один из первых его биографов и близкий родственник А.В. Даценко, автор нескольких книг о нём:

 «… успокаивающие сводки с фронтов первых дней войны сменились горькой правдой. Каждый день узнавали о сдаче врагу обширных западных территорий. Советские войска оставили Брест и Каунас, Гродно и Вильнюс, Луцк и Минск, Шауляй и Ровно, Львов и Ригу…

Грозная опасность, нависшая над страной, вдруг как-то сразу уменьшила в сознании Юрия Васильевича значимость всего того, чем он занимался. Как быть дальше? Вопрос этот встал перед всеми…

Люди, которые не были непосредственными участниками или свидетелями событий лета 1941 года, удивляются: «Как можно было допустить, чтобы такой талантливый человек, как Кондратюк, был зачислен в ополчение и отправлен рядовым на фронт? Почему не сохранили учёного для науки страны?»  Для современников того грозного лета этот вопрос наивный. Каждый подлинный патриот считал своим долгом встать на пути наступающего врага, помочь остановить его, отбросить назад. И нельзя не понять Юрия Васильевича…

Олесь Гончар в новелле «Гений в обмотках» писал:

«Тысячи и тысячи добровольцев шли тогда в ополчение, оставляя дома матерей, жён, детей…  И разве мог он, человек такой совести, такой целеустремлённости, искать  в той обстановке каких-то льгот для себя или преимуществ? Вы же чувствуете, какой это был человек» (А.Даценко «Я туда полечу…», 1989. – С.243-244)

Перед принятием решения идти на фронт, я думаю, он вспомнил и те, 8 лет назад происходившие споры с гирдовцами, и то клеймо «антипатриота», что навесили на него. Настало время доказать им, что это не так.

Он приближал, как мог, звёздный час человечества, но до его прихода он не дожил. Участвуя же в войне, имел возможность наблюдать действие разработок бывших своих ракетчиков-оппонентов, называемых «катюшами», как во время боёв под Серпуховом в конце 1941 года, так и во время февральского наступления на Кривцовском плацдарме в 1942 году. Там же использовали свои  реактивные миномёты «Небельверфер» и немцы. Шли жуткие бессмысленные бои с огромными потерями. Враг был силён и жесток. Смог ли он в этой ситуации понять и оправдать такие военные разработки? Не знаю.

Подводя итог его жизни и фронтовой судьбы, надо бы привести цитату из статьи А. Игнатенко «Феномен Кондратюка»: «О Ю. В. Кондратюке будут сняты потом фильмы, изданы книги, будут построены ему памятники, написаны сотни статей в газетах и журналах, в которых, к сожалению, не обойдётся без инсинуаций, среди которых самая подлейшая: Ю.В.Кондратюк сознательно искал смерти и предательства, стремился в плен, был в плену и работал у В. фон Брауна…».

В одном из его писем с фронта к О.Н. Горчаковой появится фраза – «Всё делается в жизни наоборот». В его жизни всё как раз так и происходило. 

Вячеслав Рыбников

• Один день февраля 1942 года
• Вячеслав Рыбников – об известном путешествии Пушкина
• Несколько страниц к юбилею Александра Плещеева
• «Гони их, дураков, в шею!» или Как г. Птицын боролся с "болховщиной".
• Атаковали, прорывали, паниковали, драпали и заживо горели – в общем, сражались за Родину
• 27 кривцовских «панфиловцев»: «…Нас возвышающий обман»?
• 27 кривцовских «панфиловцев»: «…Нас возвышающий обман»? (окончание)
• О Пушкине, императрице Елизавете Алексеевне и Белёве (часть первая)
• О Пушкине, императрице Елизавете Алексеевне и Белёве (окончание)
• Операция «Налёт на Болхов». Выдумки и документы