За последние два года на нашем сайте было опубликовано несколько очерков, посвящённых семье Преображенских, тесно связанных своею жизнью с Покровским краем («Судьба священника» - 14 ноября 2014г, «Счастливые дни Преображенских» - 24 августа 2016г, «Проделки козла Фридриха» - 13 сентября 2016г,  «Преображенские и княгиня Анна Тенишева» - 14 сентября 2016г, «Преображенские: советский врач и корниловский офицер» - 28 сентября 2016г. – А.П.). Но дневниковые записи Дмитрия Николаевича Преображенского, на основании которых я писал эти очерки, достаточно объёмны, чтобы вместить всё многообразие моментов в жизни его семьи.

Некоторые из них, касавшиеся территории современного Залегощенского района, я, по просьбе журналиста Сергея Ефремова, нашего земляка и члена клуба «Мастера», подготовил для публикации в залегощенской районке «Маяк». Они были опубликованы 15 и 22 октября 2016 года  («О Фете, его больнице и докторе Ларисе» - А.П.). Я предлагаю читателям ознакомиться с ними:

 Об Афанасии Фете, его больнице и докторе Ларисе

(по  «Воспоминаниям» Дмитрия Преображенского)

Для начала, читатель, посмотри вот на это скромное фото начала  XX века. На нём  запечатлены здания Долговской  земской больницы (Мценский уезд Орловской губернии, ныне – территория Залегощенского района – А.П.). История её появления на свет  очень интересна.

Больница в селе Долгое

(фото из книги Н.М.Чернова «Орловские литературные места»)

Больница от Афанасия Фета

В 1867 году в Орловской и некоторых других губерниях центральной России случился большой недород, и уже с осени многие крестьяне стали питаться хлебом из мякины и лебеды с небольшим добавлением муки. Поэт Афанасий Фет, который в это время исполнял обязанности  мирового судьи одного из участков Мценского уезда, решил помочь голодающим и устроил литературный вечер. Он прошёл в Москве, в помещении артистического клуба, и в нём, по приглашению Фета, приняли участие многие русские литераторы. Лев Николаевич Толстой лично на вечере присутствовать не смог, но здесь  была прочитана одна из глав его романа «Война и мир».

Собранная в результате проведённого мероприятия сумма, по тем временам, оказалась очень значительной, - 3300 рублей. Деньги для покупки хлеба выдали наиболее нуждающимся  частями в кредит и без процентов.

К 1871 году большую часть суммы (3000 рублей) крестьяне возвратили, лишь самым бедным рассчитаться не удалось. Эти деньги Афанасий Афанасьевич вновь потратил на помощь селянам, устроив больницу для крестьян-сифилитиков. В 70-ые годы XIX века проблема борьбы с этим страшным заболеванием широко обсуждалась в Мценском уезде: каждый  пятый из рекрутов, призывавшихся в армию, был сифилитиком.

Больница открылась в 1872 году, в селе Долгом (или Долгий Колодезь), которое вольно раскинулось по одному из берегов речки Должанки – притока Неручи (сейчас это территория Залегощенского района – А.П.) и за сравнительное короткое время, благодаря профилактическим мерам, заразное заболевание было сведено к минимуму, после чего здесь стали лечить и от всех других недугов.

Правда, в начале XX века врачи в Долгом часто менялись – не всякий выдерживал условия «глубинки». К примеру, в 1915-1916 годах врачом Долговской больницы была Елизавета Петровна Семёнова, но накануне или вскоре после начавшихся революционных событий 1917 года она эти благословенные места покинула.

Преображенские

На её место уездные власти пригласили молодого специалиста - Ларису Ивановну Преображенскую. Дочь священника Иоанна Владимирцева из села Фёдоровка Малоархангельского уезда (ныне – в составе Покровского района – А.П.), она родилась в 1891 году и была старшим ребёнком в семье из шести детей. Отец Иван и матушка Мария, люди просвещённые и культурные, всем своим детям сумели дать хорошее образование. Лариса, к примеру, училась в Орловской женской гимназии и закончила её с золотой медалью. В 1911 году она поступила в Женский медицинский институт в Санкт-Петербурге и  перед самой революцией получила диплом врача.

К этому времени она уже была замужем за Николаем Евлампиевичем Преображенским, сыном священника из села Белоголовль Брянского уезда Орловской губернии. Николай закончил Орловскую духовную семинарию, но потом стал не священником, а учителем. С началом Первой Мировой войны он получил военное образование на офицерских курсах, оказался  на фронте, участвовал в боях, получил ранение и после излечения отправлен в тыл.

Преображенские: Николай Евлампиевич, Лариса Ивановна и сын Дмитрий

Некоторое время Преображенские (в семье уже росло двое детей – Митя, 1913 года рождения, и Кира, 1917 года – А.П.) жили в Мценске, затем – в деревне Старенково Мценского уезда, а в начале лета 1918 года всё семейство приехало в село Долгое, где Ларисе Ивановне уездные власти предложили  место врача в «Фетовской» больнице.

О событиях, которые происходили в Долгом, я далее буду рассказывать с помощью мемуарных записок, которые на склоне лет оставил сын Николая Евлампиевича и Ларисы Ивановны Преображенских - Дмитрий Николаевич. В селе Долгое он провёл пять лет и, хотя был ещё совсем мал, но детские его впечатления, подкреплённые впоследствии некоторыми документами, письмами родителей и фотографиями, оказались чрезвычайно яркими и подробными. Они вместили в себя многое – от описания самой больницы и местности до людей, которые окружали мальчика в те трудные годы первых лет Советской власти. Воспоминания были написаны в самом начале 90-ых годов XX века.

Должанская участковая больница

Итак, уважаемый читатель, я начинаю цитировать отрывки из «Дребезг» (так назвал свои воспоминания Д.Н.Преображенский –  Александр Полынкин):

 «По одному из берегов речки Должанки расположено село Долгое. По краям села с одного конца – церковь (Николаевская – А.П.), у другого – больница.

Примерно в середине улицы, идущей от церкви до больницы, перпендикулярно к ней подходит дорога, ведущая в Фёдоровку. Долгое лежало в то время, когда там работала мама (Лариса Ивановна Преображенская – А.П.), в стороне от шоссе, и несмотря на это, в нём было несколько кирпичных домов и ряд домов, хотя и деревянных, но ближе к городским домам, чем к деревенским избам.

Больничные посторойки располагались на речной стороне улицы, и только одно длинное здание было через дорогу от остальных. От дороги больничный участок был огорожен забором из штакетника, в центральной части участка вдоль забора находилась коновязь, за которую во время приёмов приезжающие привязывали  своих лошадей.

Здание стационара располагалось в центре участка, в глубине, в 20-30 метрах от дороги. Длинное одноэтажное здание стояло на склоне, поэтому окна с одной стороны здания были высоко от земли. В середине здания находился эккер – застеклённый балкон, в котором располагалась операционная.

Справа, если с улицы смотреть на здание стационара, находилось здание, в котором помещались приёмная, аптека и квартира фельдшера по фамилии Глаз ( с его сыном Шуриком я дружил). Окна в приёмной выходили выходили на улицу, но одно окно выходило на крыльцо квартиры фельдшера. Слева находился дом, в котором жили мы.

В нашем доме было три больших комнаты, две маленьких и кухня. Дом имел парадный вход с улицы и «чёрный» через кухню. Парадным входом обычно не пользовались. Пасположение комнат лучше расположу на плане (смотри фотокопию – А.П.).

Левее дома врача, на отдалении от него метров 10-15, находилось  кирпичное здание родильного отделения, в котором была даже ванна (запомнилась, так как иногда ею пользовались и мы).

В промежутке между нашим домом и родильным отделением был парк. Он доходил почти до берега речки Должанки. В парке росли берёзы и около дома – клёны. Берёзы были оккупированы грачами, их многочисленные гнёзда облепляли кроны деревьев.

Площадь между стационаром и домами врача и приёмным покоем была покрыта травой, обычно росшей в местах, где её не вытаптывали. В центре площади стоял столб со стеклянным фонарём, однако я не помню, чтобы в фонаре когда-либо горела лампа.

Должанская больница (Дмитрий Николаевич её назвал именно так, но в официальных дореволюционных документах она именуется как «Долговская» - А.П.) была одной из больниц, построенных на пожертвования, если не ошибаюсь, в создании фонда принимали активное участие Чехов и писатели-орловчане (насчёт участия Чехова мне ничего не известно, здесь Дмитрий Николаевич что-то напутал – А.П.).

Мама была не первым врачом этой больницы, но она стала первым самым молодым. Со времени окончания ею института прошло не более года… Должанская больница была для мамы первой больницей с прилегающей территорией, где ей предстояло самостоятельно вести врачебную деятельность, руководить персоналом и выполнять обязанности участкового врача – участка с сотней населённых пунктов. К тому же самой маме в это время в это время было всего 26 лет. На участкового врача возлагалось всё: от приёма младенца у роженицы до установления причин смерти у самоубийц…

Излечение священника

Вскоре после нашего приезда в Долгое к маме обратились с просьбой посетить на дому заболевшего священника местной церкви. Приём уже заканчивался. Попросив пришедшую женщину подождать окончания приёма, мама пошла с ней к больному.

По дороге они разговорились. Пришедшая женщина оказалась сестрой попадьи – как называют жену попа, преподавательницей местной школы. Звали её Александрой Ивановной. Узнав от мамы о наличии у неё пятилетнего сына, Александра Ивановна предложила маме заниматься со мной русским и арифметикой, и со следующей осени приступить к занятиям.

Когда мама вошла к лежащему в постели священнику, ей бросилась в глаза огромная опухоль над его глазом, обезображившая приятное лицо ещё не старого человека.

Однако мама сперва осмотрела больного, назначила лекарства и после этого спросила: «А что Вы не расстанетесь с этой шишкой? Прямо скажу, она Вам не к лицу».

«Согласен с Вами, доктор. Вот уже несколько лет, как она привязалась, проклятая! Мешает и очень. Я обращался к врачам и к местному доктору, который был здесь до Вас, и к орловским врачам, но все они отказались оперировать».

Ощупав шишку, мама уверенно сказал: «Считаю, что Вас можно избавить от неё. Поправитесь – приходите ко мне, я Вам её удалю».

«Неужели это возможно? Понимаете, как она мне мешает! К Богу в молитве обращаюсь. Он, Всемилостивейший, понимает, а обращаюсь к прихожанам, замечаю нехорошую улыбку у некоторых. Даже всякие прозвища доходят до меня. Век буду Вам благодарен! Буду Бога молить о Вашем здоровье», - расчувствовался священник.

Как и обещала мама, она удалила опухоль. Безмерно счастливый священник на вопрос, как он расстался со своей шишкой, всем отвечал: «Понимаете, старые доктора отказывались от операции, а наш новый доктор, совсем ещё девочка, удалила шишку не больше, чем через полчаса. Век за неё буду Богу молиться!»

А мама, став позже опытным специалистом по кожным болезням, говорила: «Не могу без содрогания вспоминать, как я могла рискнуть на удаление опухоли? К счастью, что она оказалась просто жировиком. Но вполне ведь могла быть иного происхождения, и её удаление спровоцировало бы появление таких же опухолей и стало бы смертельно опасным».

К счастью, случай со священником прошёл благополучно и способствовал росту популярности мамы. Слава о молодом  докторе Должанской больницы достигла самых отдалённых деревень участка. Помимо многолюдных приёмов, маме приходилось выезжать по месту жительства тяжёлых больных. Были дни, что мы в семье маму и не видели…

У   молодого доктора Долговской больницы Ларисы Ивановны Преображенской было много случаев помощи больным и даже чудесных исцелений, но случались и трагические истории. Одна из них  произошла с местным жителем по имени Михаил.

«…Врач не имеет права умирать с каждым умирающим пациентом…»

Его  доставила в приемный покой жена, по словам которой, он уже несколько дней чувствовал себя неважно: не спал, ворочался целыми ночами, засыпая лишь под утро, не «ходил до ветру» и т.д. Лариса Ивановна при осмотре больного не смогла сразу определить диагноз.  И тут (снова цитирую дневник Дмитрия Преображенского) «в приёмный покой пришёл фельдшер Иван Адамович Глаз. «Не могу определить диагноз», - призналась ему мама.

Иван Адамович подошёл к больному и сразу же спросил: «Лариса Ивановна, Вы обратили внимание на запах изо рта больного?»

«Нет, Иван Адамович, от наших пациентов, ососбенно мужчин, пахнет чем угодно – от земли до перегара».

«Вы правы, бывает, но этот запах с полным основанием характеризует  брюшной тиф».

Так и оказалось.  За спасение тяжело больного началась самотверженная борьба не только Ларисы Ивановны Преображенской, но и всех её помощников. Через месяц смерть, угрожавшая больному, отступила. «Иван Адамович сказал маме: «Лариса Ивановна, только Ваша твёрдость и упорство в проведении лечения спасли ему жизнь. Вы победили смерть!» Эти слова военного фельдшера, видевшего не единожды смерть больных, были для молодого доктора дороже всякой похвалы. Вскоре больного выписали. На прощание мама ему строго наказала соблюдать умеренность в еде, не есть никаких пирогов, мягкого хлеба и особенно блинов на масленицу.

«Да что Вы! – отвечали муж и жена в один голос».

Но спустя менее чем месяц в больнице Лариса Ивановна снова их увидела. Настасья (так звали женщину), плача и причитая, говорила, что виноват во всём свёкор, который приехал  проведать сына после больницы. Свёкор привёз бутылку водки, а потом они с сыном выпили по две рюмки – за выздоровление и за доктора, закусив блинами.

Михаилу теперь требовалась немедленная операция, но в Долгом ни условий, ни средств для её проведения в этот момент не оказалось, и спасти пациента не удалось.  Доктор Преображенская была в отчаянии. Но её тут здорово поддержал  фельдшер Глаз. Иван Адамович сказал: «Лариса Ивановна, разрешите высказать Вам своего рода лекарское кредо: Врач не имеет права умирать с каждым умирающим пациентом, он остаётся нужен всем остальным, нуждающимся в его помощи и, вместе с тем, не имеет права безразлично относиться к больному, чувство сострадания должно всегда присутствовать в душе врача. В этом случае у больного возникает стремление помочь врачу в излечении болезни. Мой возраст и лечебный опыт позволяют высказать это кредо, выстраданное жизнью. Поэтому успокойтесь  и сейчас же идите домой, отдохните…». Эти слова помогли Ларисе Ивановне как-то примириться  с тяжёлой утратой.

Случай с погонами

А теперь несколько слов о политических событиях тех лет, которые не обошли стороной и глубинное  орловское село. Вот как виделось это шестилетнему мальчику Мите Преображенскому:

«Как ни странно, Долгое первоначально оказалось в стороне от боевых действий. Запомнил я смены «белых» и «красных» не потому, что питал какую-то особую симпатию к одной из воюющих сторон, а просто потому, что, как все мальчишки, «болел» солдатами и войной.  К тому же, папа поддерживал моё увлечение, возможно, надеясь, что я, как сын офицера, поступлю в кадетский корпус. К моему трёхлетию на заказ был сшит офицерский костюм с погонами и фуражкой. В нём я и красовался перед проходившими мимо нашего дома войсками. 

В свои 5 или 6 лет я уже разбирался настолько в политике, что знал: перед «красными» надо появляться без погон, при «белых» - в погонах. Запомнилась мне такая сцена: по случаю какого-то революционного праздника, кажется, по случаю первой годовщины революции, мимо нашего дома проходила колонна военных с красными флагами. Мама и Эрна Робертовна (медсестра) стояли на крыльце и смотрели на проходивших. А я в тот миг был в мундире с погонами. Снимать их было некогда, а посмотреть хотелось. Я просунул голову между женщинами и, стоя сзади, наблюдал происходящее на улице.

Но не всегда удавалось маскироваться. Чаще, узнав, в чьих руках, белых или красных, находится Долгое, я просил Эрну либо пришить, либо спороть погоны. Как-то, не зная ситуации, я сидел на подоконнике в мундире с погонами и смотрел на проходивших солдат. И вдруг услышал голос: «Смотрите, здесь деникинцы живут, мальчишка в погонах!»

Я был достаточно наслышан о вражде между белыми и красными и знал, что деникинцы – это те, кто за Деникина, белогвардейского генерала, и такой возглас мог привести к беде.

Меня как ветром сдуло с подоконника. От страха за возможную беду я заревел и бросился искать защиты у папы.  Он стоял на дворе и разговаривал с военным, по всему виду, - командиром.  Тот был в в гимнастёрке с портупеей, и  сбоку висел маузер. Не успокоившись от страха, я побежал к папе, не сообразив, что стоящий с ним командир – красный, и я, деникинец в погонах, для него – враг. Папа объяснил собеседнику моё пристрастие к военной форме, что мой костюм – его подарок с фронта.

«Успокойся! - сказал мне командир – Я тебе разрешаю носить погоны». Я успокоился, но родители убедили меня погонов больше не надевать…

Военная обстановка, конечно, мне как ребёнку, не была тогда известна. Но я чувствовал тревогу, переживаемую папой и мамой»…

«Каховка, Каховка, чужая винтовка…»

Год работы Ларисы Преображенской  в селе Долгое, пожалуй, был равен нескольким в плане накопления врачебного опыта, в самых разных специализациях. Но не забудь, читатель, что время-то, время какое было на дворе. Однако  в 1917-ом и в 1918-ом годах глубинное орловское село Долгое  ветры противостояния и гражданской войны, вовсю уже полыхавшей на окраинах, обходили стороной. А 1919 года начался с того, что замечательный врач Лариса Ивановна Преображенская сама подхватила сыпной тиф. Скорее всего, от кого-то из её пациентов. Но она, вызвав на помощь себе сестру Веру Ивановну в качестве сиделки, соблюдая постельный режим, сумела как врач руководить излечением самой себя. И хотя из-за болезни потеряла вес, частично – слух и приобрела малокровие, всё-таки, выздоровела. Однако, едва Лариса Ивановна встала на ноги, пришла другая беда.

Николай Евлампиевич Преображенский, пока жена вела приёмы, выезжала к больным, организовывала работу персонала и болела,  вынужден был вести домашнее хозяйство, смотреть за детьми да ходить иногда в гости к появившимся в Долгом знакомым. Он чувствовал себя «не в своей тарелке». Лишённый возможности активно участвовать в общественной жизни, Николай Евлампиевич с большим вниманием читал газеты и изучал карту России на предмет военных действий, стремясь найти ответ на мучивший его вопрос: что делать? В период развернушегося осенью 1919 года деникинского наступления на Москву Николая Преображенского стала мучить мысль, что его могут мобилизовать в Красную Армию, и он попадёт на войну против своих, с которыми принимал присягу. Бывший поручик всё чаще начал думать об уходе к «белым» и убеждал Ларису Ивановну покинуть Долгое вместе с детьми.

Но жена на все уговоры категорически отвечала: «Решай сам, как подсказывает тебе совесть, но я никуда не поеду. На моих руках дети и больница».

И тогда, незадолго до прихода в Орловскую губернию отрядов Деникина, Николай Преображенский тайно, с помощью одного из знакомых, покинул Долгое и Орловщину, сумев спустя какое-то время добраться до Белой  армии, в которую немедленно вступил.

От него в Долговскую больницу неведомыми путями несколько раз приходили письма. А тем временем к Орловской губернии приближались белогвардейские отряды.

Однажды  в больницу отступавшие в первой декаде октября 1919 года красноармейцы привезли раненого товарища и, оставив его, ускакали. Спустя буквально полчаса, в приёмный покой больницы ворвались казаки-белогвардейцы и стали требовать выдачи раненого. Лариса Ивановна жёстко ответила, что он у неё на приеме и потребовала выйти. Как ни странно, казаки послушались, выйдя в «ожидалку».

Как только раненый был перевязан, господа станичники забрали его, вытащили на улицу. Потребовали читать молитву, «Отче наш», но красноармеец оказался татарином, сумел только что-то пробормотать. Казаки зарубили его шашками и ускакали. Вот так через Долгое пронеслать гражданская война, сначала в одну сторону – к Москве, а ещё через неделю – в обратную, когда деникинцы были вынуждены отступать. За короткие свои пробежки через Долгое ущерба селу они нанести не успели.

От Николая Преображенского на адрес Долговской больницы  ещё несколько месяцев изредка приходили письма. Последнее из них, из Армянска (город в Крыму, на Перекопском перешейке – А.П.) от 25 мая ст.ст. 1920 года, дошло к Ларисе Ивановне уже после смерти мужа.

Поручик 1-ого Корниловского полка Николай Преображенский погиб 30 мая 1920 года во время жестокого боя за переправу у Днепра в районе села Большая Каховка Днепровского уезда Таврической губернии (ныне – город Каховка в Херсонской области Украины – А.П.). Похоронили его на кладбище этого села.

Получив извещение о смерти мужа, Лариса Ивановна обратилась к священнику Долговского Николаевского храма, и тот отслужил панихиду по убиенному.

О том, что муж воевал в Белой Гвардии, врач Преображенская потом, где бы ни работала – в Долгом (до 1923 года включительно), в Мануйлово под Ленинградом или в самом Ленинграде – вплоть до самой смерти никогда никому не говорила, строго-настрого приказав хранить тайну и детям. И только на склоне лет её сын, Дмитрий Преображенский, в своих дневниковых записях, поведал об этом.

Дмитрий Николаевич Преображенский

Фотокопия части «Воспоминаний» Дмитрия Преображенского

(с описанием дома врачей в селе Долгое)

И этот  очерк о судьбе обычной  русской семьи Преображенских и их жизни в селе Долгое (современного Залегощенского района) написан на основе воспоминаний Дмитрия Николаевича, которого и самого уже как 20 лет нет в живых…

(Александр Полынкин)

• Преображенские и княгиня Анна Тенишева
• Преображенские: советский врач и корниловский офицер
• Освящение памятника на могиле отца Иоанна (Владимирцева) в селе Фёдоровка
• Памяти Владимира Владимирцева
• Из Орловской духовной семинарии – в МГУ (судьба сына священника)
• Цветы для Татьяны Александровны (к юбилею Заслуженного юриста России Т.А.Назаренко)
• 16 лет – как один день (история одной беззаветной любви)
• 16 лет – как один день (история одной беззаветной любви) Часть вторая
• 16 лет – как один день (история одной беззаветной любви. Часть третья
• 16 лет – как один день (история одной беззаветной любви). Окончание