Лёгкое потрескивание дров в печи и отблески огня на стенах придавали комнате какую-то таинственность. Яркие вспышки рисовали на стенах то скачущих всадников, то фантастических зверей, то непонятные для восприятия символы.
Труба пела, дрова горели, тепло окутывало полудрёмой. Иногда в печь бросали пару дровишек, и огонь, в благодарность, жадно накидывался на них пламенными языками, освещая лица сидевших перед дверцей печи...
Они сидели, как и прежде, тесно прижавшись, рука об руку, каждому из них грезилось что-то необыкновенное, светлое... И только одно место среди них пустовало. Но так могло только показаться. Он был среди них. Он так же сидел с ними... Он всегда рядом... И они это знали... Потому что без него всё теряло смысл...
Вглядываясь в пляшущие искры,
Сидя у костра, в тиши ночной,
Вспоминаю, как когда-то близкий
Рядом человек сидел со мной.
Скромный домик в деревеньке нашей,
Палисадник, в поросли травы.
Там печурка, где огонь не пляшет
И качель пуста без детворы.
Ветер. Скрип сосны. Вокруг безлюдно.
Жизнь застыла, бившая ключом.
В тишину поверить очень трудно,
Был для всех радушным этот дом.
Ставни все закрытые по окнам
И скамья пустует у дверей.
Всё казалось вечным, беззаботным,
Но прошло. А мы теперь взрослей.
Но упрямо скрипнут половицы,
Ветер стихнет, а в печи – огонь.
Дед у печки и ребячьи лица,
Положив под голову ладонь.
«А каким ты, дед, был пацанёнком?
Тоже всё проказничал, как мы?»
Дед поворошил дрова легонько
И задумался, видать, о днях былых.
Не любил он вспоминать былое,
Больно, проживая каждый раз,
Память сохраняет дорогое,
Выдавая лишь обрывки фраз.
Замолчал. Затихли вдруг детишки,
Лишь тесней прижались к старику.
Слушать деда интересней книжки.
«Посидим. Потом попьём чайку».
Треска поленьев, блеск огня в печурке,
Где-то рядок бойкий пел сверчок.
Жизнь – затяжка. А потом – окурки.
Нет, не вспоминал, забыть не мог.
Все сидели молча перед печкой,
Всматриваясь в отблески огня.
Солнце было видно, пламя свечки.
Дед заметил блеск подков коня.
Он смотрел в неистовое пламя:
Сабля занеслась над головой.
Смерть отца, а мать спасает знамя,
Детства вкус с гражданскою войной.
Нищета. А мать тянула бремя,
Но здоровье таяло быстрей.
Детство, невесёлое ты время.
«Ничего, сынок, гляди на всё бодрей».
Школа. ФЗУ. Красавец-парень.
Мать гордилась бы. Не дожила.
«Все пути открыты перед вами».
Не открылись. Вновь пришла война.
Он моргнул. Слеза, сбежав, застряла
В глубочайших бороздах морщин.
Юность их неласково встречала,
Превращая мальчиков в мужчин.
Вновь война, вновь грохот канонады
И бойцов колонны в горизонт.
«Потерпи, боец, теперь так надо,
Все взрослеют, лишь попав на фронт».
Искры пляшут, треск поленьев в печке,
Ворошит старик их кочергой.
«Ничего, сестрёнка, мне уж легче,
Подлатай, а завтра снова в бой».
И девчонка, словно ангел белый,
Бережно дотронулась щеки:
«Господи, зелёный, а ведь смелый,
Не кричишь, сжимаешь кулаки».
Первое и робкое волненье,
Но война всё ставит по местам.
Крик сквозь взрыв...как не было мгновенья.
Ангел белый...образ по пятам.
«Доползу, спасу...», но слиплись веки,
В забытьи упал. Куда несли?
Господи, за что так с человеком?
«Извини, браток, мы ногу не спасли».
Покряхтел старик, привстал за чаем,
Нет ноги, давно протез стоит.
Леденцами внуков угощает,
Вновь поленья в печке ворошит.
Словно солнце, пламя разгорится,
Жадно проглотив дрова в печи.
Это – жизнь, такое не приснится.
«Деда, деда, ну же, не молчи».
«Не молчи». А что сказать внучатам?
Двадцать пять. Калека, без ноги.
Бравым уходил на фронт солдатом.
А вернулся... Боже, помоги!
Только вера в Бога и спасала,
Знал, что грех, а значит, надо жить.
Руки, голова на месте. Мало?
Знать, судьба, её не изменить.
Без ноги, зато походка твёрже.
Дом, семья, черёд детей растить.
Ведь боец он, а бойцу негоже
Голову от страха опустить.
Вера в Бога. Золотые руки.
Уваженье всех односельчан.
Жизнь порой сложней любой науки.
Но он жил, не помня своих ран.
Внуки пусть гордятся своим дедом,
Всю войну прошёл, героем стал.
Воевал за правое он дело,
За заслуги орден получал.
Правда, на душе лежит обида,
Никому о том не говорит.
Лишь слеза, что многое забыто,
И душа сжимается, болит.
Ярче огоньки в печи играют,
За окном всё звонче тишина.
Гладит ногу. Ребятишки знают,
Гладь, не гладь, - не чувствует она.
Лекарь назовёт фантомной болью.
Это память не даёт уснуть.
Сердце стонет, обливаясь кровью,
Прошлое не просто зачеркнуть.
Нет ноги. Зато большое сердце,
Жарче печки дарит всем тепло.
Он привстал, задел случайно дверцу.
«Деда!» «Нет, родной, не обожгло»,
Потрепал вихры своих внучонков,
Трое белокурых пацанят.
«Ну, конечно, тоже был мальчонкой,
Все мальчишки от души шалят.
Только мы в войнушку не играли,
Матерей обидеть не могли.
Как отцы, о подвигах мечтали,
А случилось, - воевать ушли».
Дверцей стукнул, к стенке прислонился
И ладонью вдруг закрыл глаза.
Жизнь прошла. И снова покатилась
На щеке морщинистой слеза.
Так обидно, что войну забыли,
Сколько без вести, не найдены, в земле.
Не пайки нужны. Чтоб просто чтили!
Вдруг почувствовал ладошку на щеке.
Самый младший приобнял несмело:
«Дед, не плачь, ведь ты уже большой».
По-мужски утешил, неумело:
«Честно, мы б на фронт пошли с тобой».
Внука обнял, на груди медали,
Робкий стук металла о металл.
«Дай-то, Бог, чтоб вы войны не знали.
Я за вас, ребятки, воевал».
Закряхтел, на печку забираясь,
Стук глухой, протез с печи упал.
Болью в сердце рана отозвалась.
Тихо лёг. Беззвучно зарыдал.
Годы мчатся. Нет в живых уж деда.
Тихо умер, не донёс дрова.
Но мы помним. В каждый День Победы,
Дед, ты с нами, память ведь жива!
Сколько их сегодня, ветеранов?
Год от года всё редеет ряд.
Нет в живых, и не болят их раны.
Лишь на фото юными стоят.
Низко поклонимся, ведь Победа
Им далась ценой, что нелегка:
Жизнь свою за нас отдали деды.
Подвиг жив! А память – на века!
Наша память – это совесть наша.
Помним? Чтим? Гордимся? Да...И нет...
На могиле звёздочка. Как павшим.
С нами в сердце ты, навеки, дед!
Читайте также:
Нашли ошибку? Есть что добавить? Напишите нам: klub.mastera@yandex.ru
|