Довольно давно, ещё в 80-ые годы прошлого века, довелось  мне у ныне покойного  директора и учителя Трудкинской школы Алексея Семёновича Казакова увидеть книгу, выпущенную  в 1971 году в Воронеже Центрально-Черноземным издательством. Называлась она «По фронтовым дорогам», а автором её был Николай Романовский. К сожалению, не получилось в те годы подробно познакомиться с содержанием книги, а в нашей Покровской библиотеке её не оказалось. Так что потом на годы это издание  ушло из моего «поля зрения». Хотя, конечно, о самом Романовском я не забывал, поскольку именно он (вместе с Яковом Хелемским) поднял тему уничтоженного фашистами покровского села Трудки – «Орловской Хатыни».

Но некоторое время назад мой хороший знакомый, писатель и краевед, доктор филологических наук Алексей Кондратенко, прислал мне электронный вариант  фронтового дневника Николая Романовского – для ознакомления, зная, что меня заинтересуют те его части, в которых речь идёт о событиях, происходивших  на   территории Покровского района. Алексей Иванович заметил, что «Казалось бы, мало ли кто писал о войне, кроме Романовского. Но у него это описано так зримо, что кажется, будто сам идёшь с автором по окопам». Кондратенко планирует спустя какое-то время «издать эти пространные отрывки (условно назовём их орловскими) отдельной книжечкой».

А пока же, внимательно их прочитав,  я решил представить покровчанам несколько больших отрывков из дневников армейского журналиста. Уверен, это для многих читателей окажется интересным.

Но прежде чем начать цитирование,  скажу  несколько слов о  Николае Романовском, для чего  использую короткую справку о нём с одного из воронежских сайтов:

«Романовский Николай Владимирович - ст. лейтенант администр. службы, литературный работник армейской газеты "Слово бойца"  (48 армия),  умер от ран 14.01.1944. Похоронен в г. Речица Гомельской области. Николай Владимирович – русский советский учёный-филолог, журналист и писатель, родился в 1909 году в селе Коденцево Острогожского уезда Воронежской губернии, в семье учителя земской школы.

По окончании средней школы в Щиграх Курской губернии (куда переехала его семья) Романовский начал заниматься литературной деятельностью. В газетах и журналах стали появляться публикации его первых стихотворений за подписью Юнак. В 1927 году в курском литературно-художественном сборнике «В гору» выходит его первый рассказ «Иван». В 1928 он поступает на литературное отделение педагогического факультета Воронежского университета, затем учится в аспирантуре на кафедре русской литературы. В журнале «Подъём», альманахе «Литературный Воронеж», в областных газетах «Коммуна» и «Молодой коммунар» регулярно выходят его статьи, посвящённые творчеству М. Горького, В. Маяковского, Ш. Руставели, К. Хетагурова, И. Франко и других писателей, а также увлекательные художественные рассказы. В 1933 году увидела свет первая книга его рассказов «Статуй». 4 ноября 1938 года кандидат в члены Союза советских писателей Ромодановский был арестован органами НКВД по ложному обвинению в контрреволюционной деятельности и только 4 июня 1939 года был выпущен на свободу в связи с отсутствием состава преступления.

Николай Владимирович возвращается к преподавательской деятельности в Воронежском госуниверситете и становится ответственным редактором многотиражной университетской газеты. В начале Великой Отечественной войны служил в воронежском истребительном батальоне в качестве журналиста. Корреспонденции и статьи, очерки и рассказы о советских воинах на передовой стали основными жанрами его творчества. Но это не мешало ему параллельно работать над циклом “Донбасских рассказов” и повестями “Добрый путь”, “Корень жизни”. Не забывал он почти ежедневно по вечерам где-нибудь в землянке или блиндаже делать записи в своём фронтовом дневнике, которые стали основной вышедшей после войны книги».

Романовский Николай Владимирович

Первое издание, появившееся в Воронеже в 1958 году,  называлось почти также – «По фронтовым дорогам: Записки армейского журналиста», только было чуть меньше объёмом, чем издание 1971 года.

Предлагаемые читателю отрывки я поделю на две части: в первой речь пойдёт о событиях 1942 года, когда по территории Покровского и соседних районов  проходила линия советско-германского фронта, и вдоль неё шли «Бои  местного значения», которые видел и описал Николай Романовский. Во второй части  будет рассказ об освобождении   нашего края.  Где необходимо, я в скобках сделаю пояснения и дополнения к дневниковым записям, в которых, по цензурным соображениям, отдельные моменты  автор оставлял  недосказанными для читателя.

Итак, начну (Александр Полынкин):

Часть первая.

«Бои местного значения

…4 августа (1942г. – А.П.). Прошло десять дней с тех пор, как я сделал свои последние записи, а сколько событий развернулось передо мной за эти дни!

Утром 25 июля к нам вбежал редактор и сказал:

— Знаете ли вы, что сейчас наши дивизии ведут бой?! Гвардейцы дерутся на улицах Вязоватого! (Населённый пункт на территории Покровского района, в прифронтовой полосе, в описываемое время находился в руках фашистов, деревня располагалась на   крутом левом  берегу  реки Труды, поэтому  высоты рядом с деревней и сам населённый пункт неоднократно пытались захватить наши части, в данном случае – 6-я гвардейская стрелковая дивизия, и это была уже её вторая попытка – А.П.).

Я радостно вздрогнул: наконец-то началось наступление...

Редактор приказал мне готовиться к выезду.

Часа в четыре дня я вышел к контрольно-проверочному пункту на окраине Измалкова (районный центр в Орловской области в границах до 1944 года, в настоящее время – в составе Липецкой области – А.П.) ловить попутную машину.

В Верховье (райцентр и железнодорожная станция  в Орловской области, освобождена от фашистов 27 декабря 1941 года – А.П.) было пустынно. Население эвакуировали. Остались лишь военные…

5 августа. Утром 26 июля я устроился на поезд, шедший до Русского Брода (село и железнодорожная станция в Верховском районе, освобождена от фашистов в конце  декабря 1941 года – А.П.).

Поезд пошёл, виляя средь выемок. Проехали разъезд Скарятино (железнодорожная станция в Верховском районе – А.П.). На крытой платформе я увидел огромное количество пустых ящиков от патронов и мин. Их везли с фронта. Глядя на эту кучу ящиков, можно было судить, какой страшной силы был бой там, куда мы ехали.

Русский Брод! Невысокие холмы. Глубокое русло небольшого ручья с каменистыми, подмытыми водой берегами. Древнее русское название, пронесённое, быть может, сквозь столетия, от времени русско-татарских битв...

Добрался до села Теляжье (Верховский район – А.П.), расположенного по обе стороны глубокого оврага с пологими, оползшими боками, спустился к ручью. Напился чистой холодной воды.

Наконец показалось село Красное (Верховский район – А.П.)…Зашёл в политотдел, поговорил там немного. Узнал, что 25 июля был сильный бой (три батальона из 10 и 25 гвардейских стрелковых полков 6 гвардейской стрелковой дивизии, при поддержке артиллерийских подразделений,  предприняли наступление на высоты у д.Вязоватое, имели незначительный успех, а потери, согласно данным ЖБД штаба 6 гвардейской стрелковой дивизии, составили  убитыми – 278 человек, а ранеными – 534 человека– А.П.).

Продолжение его следует, и, значит, я прибыл вовремя.

Пошёл в Ворово (село в Покровском районе, освобождённое от фашистов 25 декабря 1941 года и являвшееся в данный период тыловым – А.П.), на командный пункт полка (25 гвардейского стрелкового 6 гвардейской стрелковой дивизии – А.П.).

Начинался вечер. Глухо рвались вдалеке мины и снаряды. Всё слышнее и слышнее становился их грохот.

Я очутился на огневой позиции 76-миллиметровой артиллерийской батареи. Посидел у орудий, поговорил с людьми, жадно наблюдая окружающее.

Раздалась певучая команда. Бойцы встали у пушек, начали стрелять. Потом наступила пауза. Её вдруг прервал громкий голос связиста:

— Ёрш!..

— Ёрш! Ёрш! Ёрш!.. — громко повторяли бойцы и уже без команды бежали к орудиям, молниеносно устанавливали прицел и открывали огонь. Они стреляли  теперь по давно определённому квадрату, условно названному «ёрш».

Мне стало радостно, что я снова попал в боевую обстановку, где было всё так просто и величественно.

14 августа. Восемь дней я не мог взять в руки эту тетрадь, так много было работы. Но вернусь к недавней поездке на фронт, пока есть свободные полчаса и не остыли в памяти события.

...Я прошёл через запущенный сад, вышел на широкую пустынную улицу. Было видно, что ездили по ней мало, — дорога уже поросла той травой, что зовут здесь «придорожником».

Я озирался по сторонам, надеясь увидеть бойцов и узнать от них, как пройти на командный пункт. Вдалеке заметил несколько человек. Оказалось, что это прислуга «катюши». Бойцы сказали, что завтра «катюша» будет «давать концерт» и что сегодня у всех предбоевое настроение. Они указали мне, где помещается артиллерийский наблюдательный пункт, и я пошёл туда.

Влево от дороги, на бугре, были вырыты окопы и небольшой блиндаж для телефонистов. Это называлось наблюдательным пунктом.

На немецкой стороне было тихо. Наступали сумерки. Сизая дымка поднималась над полями, текла вдоль лощин, а там, где была река Туровец, уже стоял прозрачный туман.

Один из наблюдателей подвёл меня к стереотрубе и сказал:

- Смотрите и запомните вот эту хатку, на которую я навел трубу... Теперь поверните трубу, запомните путь к хатке... Там и есть КП полка (речь идёт о 25 гвардейском стрелковом полку 6-ой гвардейской стрелковой дивизии  под командованием майора, будущего Героя Советского Союза  Н.А.Смирнова – А.П.).

Оказалось, что надо возвращаться километра три назад. Но в это время, ныряя в траве, к наблюдательному пункту подъехал грузовик. Из кузова вылетели матрац, одеяло, подушка. Грузовик круто развернулся, и из него выпрыгнул какой-то человек. Он подошёл, посмотрел на меня и сказал:

— Документы!

Проверил. Оказалось, это подполковник — начальник дивизионной артиллерии. Уже трое суток сидел он на наблюдательном пункте, руководя артиллерийским боем. Он показал мне план операции, объяснил, как намечено его осуществить. Предполагалось, что гвардейцы (25 и 10 гвардейские  стрелковые полки – А.П.) ударят утром (27 июля 1942 года – А.П.)  на село Вязоватое, а бойцы стрелкового полка (из 280 стрелковой дивизии – А.П.)  ворвутся в село Трудки.

Взошла луна, огромная, полная. Наконец-то,  я отправился на командный пункт полка. Идти было хорошо, но при луне все предметы, какие я видел в стереотрубу, словно сместились. Шёл наугад, а когда приблизился к указанной наблюдателем хатке, меня окликнул часовой. Снова тщательная проверка документов...

Командный пункт был расположен почти на самой окраине села, обращённой к противнику. В маленьком садике было отрыто три связанных между собою блиндажа с тяжёлыми перекрытиями. Метрах в пятидесяти разместилось ещё три-четыре блиндажа — для связистов, посыльных, охраны и офицеров связи

Я долго наблюдал, как живёт командный пункт, готовя утренний бой.

Приходили и уходили командиры. Коротко докладывали о готовности своих подразделений. Почти непрерывно слышались голоса телефонистов, вызывавших станции по их условным именам: «Карась», «Орёл», «Цапля»...

Было без двух минут четыре. Ровно в четыре началась артиллерийская подготовка. Со всех сторон били наши пушки и особенно звонко одна — 76-миллиметровая, прозванная «дивизионной». Снаряды с воем шли над головой. Яркие вспышки огня при выстрелах следовали одна за другой. Когда снаряды проносились над долиной реки, раздавался страшной силы шум, как от гигантского водопада. Река резонировала.

Начала работать «катюша». Из-за деревьев мчались к линии фронта яркие, светящиеся шары. Пролетев метров двести — триста, они гасли. Затем в том месте, куда они улетали, возникал клуб медленно поднимавшегося черного дыма и доносился запоздалый грохот взрывов.

— «Катюша» бьёт! «Катюша» бьёт! — взволнованно говорили мы друг другу.

А «катюша» уже била с нового места вторым залпом...

Неподалёку от нас рвались немецкие снаряды, но их грохот казался слабым в сравнении с далёкими разрывами снарядов «катюши». Немцы били по переднему краю нашей обороны, пытаясь прижать бойцов к земле, не допустить их до атаки. А наша артиллерия уже переносила огонь дальше, вглубь немецкой обороны.

Я услышал резкий голос командира полка (командир 25 гв.стр.полка майор Н.А.Смирнов – А.П.), кричавшего в телефонную трубку:

— Приказываю немедленно продвигаться вперёд! Вперёд! Изо всех сил вперёд!..

Сильнее начали работать немецкие миномёты. А на командном пункте неожиданно стало тихо. Сосредоточенно сидели телефонисты у аппаратов. Все мы ждали, что скажут холодные эбонитовые трубки. Чем завершится атака?..

Всё ожесточенней били немецкие минометы. Но били они с тупой методичностью в одну точку, лишь изредка перенося огонь в стороны. Ружейно-пулемётная стрельба сливалась в одну сплошную трескотню. Снова, уже на другом месте, взвились огненные шары «катюши», в грохоте их разрывов на мгновение утонули все звуки.

Я и комиссар полка прошли вперёд, к хате, стоявшей на бугре. Там был приготовлен наблюдательный пункт. В крыше было проделано отверстие, устроены подмостки из досок. Отсюда должна быть видна высота, за которую шёл бой (западные скаты высоты 233,3 – А.П.), наши боевые порядки. Но сейчас всё затянул ровный, сплошной белесый дым. Сколько я ни всматривался вдаль, мне ничего различить не удалось...

Всходило солнце. Над лощинами поднимался пар. Ярко сверкали капли росы.

Было восемь часов. Бой шёл уже четыре часа. С прежней яростью били немецкие миномёты. Но к гулу минных разрывов теперь примешивались новые глухие тяжкие взрывы. Это немцы начали взрывать в Трудках свои склады...

Прошло ещё два часа. Я находился всё время на командном пункте, прислушиваясь к грохоту боя, следя за донесениями штабных работников, связных и связистов.

Вдруг возле меня появился комиссар полка. Немного бледный, сурово-подтянутый, он сказал мне:

— Иду туда... Если сейчас не изменим положения, то...

Больше он ничего не добавил, но было ясно, что бой достиг своей кульминации. Я поднялся на ноги и сказал.

— Вероятно, и мне найдётся какая-нибудь работёнка. Пойдёмте вместе.

— Да, да, — быстро согласился он. — Сейчас нам дорог каждый человек...

20 августа. И вот комиссар, военюрист и я пошли туда, где кипел бой. Мы пересекли улицу, которую немцы держали под наблюдением и обстрелом, и эта улица показалась мне той чертой, за которой кончалась относительная безопасность. Мы двигались по узкой тропинке через огороды, поминутно перешагивая через телефонные провода, и вскоре вышли к ходу сообщения. Здесь находился один из наблюдательных пунктов, с которого хорошо просматривался левый фланг полка. Кстати сказать, этот фланг прикрывался одной только стрелковой ротой, и это был тот риск, без которого не приходит победа. Теперь мы были на виду у немцев. Нам оставалось спуститься в траншею, когда возле бруствера комиссар увидел группу бойцов, человек пятнадцать.

— Кто такие? Почему сидите без дела?

— Разведка. Мы работали всю ночь.

Комиссар приказал им идти немедленно вслед за нами.

По пути мы встретили ещё человек двадцать бойцов, посыльных, связных, саперов. Сапёры тоже работали ночью. И этих всех вернули к передовой.

Выбрались в лощину. Здесь кончался ход сообщения, прикрытием служил невысокий скат. По дну лощины пробегал ручеёк, через который был перекинут мостик на высоких сваях. У мостика расположился пункт первой медицинской помощи. А в скате лощины были отрыты блиндажи, и в них разместился склад боеприпасов, или, говоря военным языком, пункт боепитания. Через мостик шла дорога на высоту.

Вот эту-то высоту и отняли мы у гитлеровцев. Теперь на ней, в отбитых окопах, находилась наша пехота. Основная её часть вела бой у села Трудки. На пути наших бойцов встали два дзота, в каждом по три пулемёта. Они не давали возможности ворваться в село. Немцы оправились после первых ударов и теперь непрерывно бросали в контратаки взводы автоматчиков и роты стрелков. Наши пехотинцы, очень вымотавшиеся в бою, начали уже, было, думать об отходе. И тут как раз подоспели мы.

Военюрист вывел группами по пять человек на бугор тех бойцов, что мы собрали на своём пути, и бросил их на помощь старшему лейтенанту Полешко, прославившемуся в этом бою дерзкой отвагой.

Приход пополнения дал нам перевес. Немцы почувствовали, что с высоты нас выбить не удастся. Они прекратили контратаки и вели только непрерывный огонь, посыпая пулями, минами и снарядами наши боевые порядки и лощину, где был пункт медицинской помощи.

Я начал присматриваться к тому, что творилось вокруг.

Вот подъехала подвода с пищей для шестой роты. В термосах привезли суп и в мешках хлеб.

К мостику несли раненых. Некоторые передвигались сами, опираясь на винтовки. Их наскоро перевязывал военфельдшер и на подводах отправлял в санчасть, километра за четыре от пункта первой помощи. Двое санитаров носили раненых на большом ватном красном одеяле, приделав петли к его концам. Один из санитаров на возке поднялся прямо на высоту и галопом вернулся обратно. Я заглянул в повозку. Там лежал уже тронутый мертвенной желтизной командир. Рана его была ужасна: осколок мины порвал ему живот и застрял где-то внутри. Рядом с мёртвым лежал живой. Он стонал очень тихо, рот его обветрило, лицо и руки были чёрными от пыли...

Немецкие мины с воем мчались над нами и лопались у противоположного ската. Немцы прощупывали лощину (это место жители сел Ворово и Трудок называют «Кулига», на воровской стороне – проходили позиции 6-ой гвардейской стрелковой дивизии, а со стороны Трудок – немецкие, 286 и 354 пехотных полков 221 пехотной дивизии – А.П.).

Комиссар и я прошли к        пункту боепитания. Сюда только что доставили контуженного младшего лейтенанта Иванова и его связного. Оба они потеряли слух и речь. Иванов, уже седой, средних лет, следил за нами усталыми, воспалёнными глазами, а связной старался держаться бодро, но невольно падал каждый раз, когда пытался встать. Комиссар предложил им водки, но они отказались и с жадностью пили воду. Потом санитар умыл обоих, и их лица просветлели.

Санитар Попов, рослый, сильный мужчина, ворвавшийся первым в немецкий дзот, захвативший пулемёт и миномёт, сидел со скорбным видом возле Иванова, изредка повторяя:

— Что я теперь без командира делать буду?.. Ну что?..

Он достал где-то водки, выпил и готовился снова идти на передний край «рвать зобы» фашистам. Его отправили сопровождать Иванова в санчасть...

Переломный момент боя прошёл. Перестрелка велась теперь вяло. Изредка татакали пулеметы, и ещё реже били миномёты и артиллерия.

Немцы применили воющие мины, или, как их иначе называют, «прыгающие». Такая мина летит медленно, заунывно воет и, ударяясь о землю, подпрыгивает, затем рвётся, осыпая всё вокруг осколками. Наши бойцы весьма скоро «освоили» эти трюковые мины, привыкли к ним и научились по звуку определять приблизительно точку их падения...

По ходу сообщения мы возвращались на командный пункт. Я заметил, что метрах в восьмистах от нас на скате высоты копошились у куста две маленькие фигурки. Мне показалось подозрительным их поведение, и я указал на них комиссару. Тот посмотрел в бинокль. Вдруг над нами прозвенели пули, и издали донеслась дробь выстрелов. Теперь было понятно, что эти фигурки были немецкими снайперами, сумевшими подобраться к нашим боевым порядкам. Вероятно, они заметили нас по блеску стёкол бинокля или по тому, что мы высоко подняли головы над бруствером. Стреляли они впустую, но тотчас же сзади нас начали ложиться немецкие мины. Снайперы, видимо, дали знать о нас своей батарее. Комиссар приказал бойцам снять снайперов, и их окружили и уничтожили (Николай Романовский описал в этом отрывке события, происходившие 27 июля 1942 года, описал всё, что видел, стараясь сделать упор на героизм советских солдат, что, конечно же, было так, но вот о результатах не сказал ничего. Между тем, общий итог  трёхдневных боёв, с 25 по 27 июля 1942 года, оказался  следующим: захвачен скат одной из высоток и несколько домиков в полукилометре от Вязоватого; наши потери составили 393 человека убитыми и 751 человек ранеными  -  по данным  ЖБД  штаба 6 гвардейской стрелковой дивизии, а  по спискам, поданным полками, потери оказались ещё больше – 444 человека убитыми – А.П.).

Ночь и следующий день прошли спокойно.

Лишь в последующие дни немцы начали предпринимать огневые налёты. Выглядело это так. Где-то вдалеке раздавалось три-четыре выстрела, и тотчас же над нами с воем проносились снаряды или мины. Слышались разрывы. Обычно выпускалось по одной площади 50 — 60 снарядов. Потом наступала тишина, а через полчаса налёт повторялся.

Я уже привык к таким налётам. Едва мое ухо ловило далекие выстрелы, я падал на землю и смотрел, где лягут снаряды. Если они ложились далеко, я спокойно продолжал работать, зная, что немцы с диким упорством будут долбить в одну точку. Но дважды снаряды ложились так близко, что приходилось уходить в блиндаж. Огромные осколки впивались в перекрытия блиндажа, стучали по его ступенькам. В таких случаях мы были наготове — стояли с широко открытыми ртами, чтобы не оглохнуть, если снаряд разорвется рядом или над нами.

Я собрал немало материала от непосредственных участников боя и ещё раз побывал на передовой.

Высота, за которую шёл бой, приобрела уже мирный вид. Армейские саперы рыли ход сообщения к нашим окопам. Во весь рост передвигались одиночные фигуры бойцов...

На высоте росла пшеница. Она была сильно измята — по ней наступали. Воронки, проделанные тяжёлыми снарядами, неглубокие ямы, следы разрывов мин, наспех отрытые стрелковые ячейки — вот что было на высоте среди стеблей пшеницы.

Окопами нам служили недавние ходы сообщения немецкого боевого охранения. Их ещё не успели углубить, и они доходили местами лишь до пояса. Кое-где бойцы отрыли «лисьи норы» и спали там. Перешагивая через спящих, я вышел к конечной точке наших позиций. Отсюда была видна следующая высота, занятая немцами. Ни малейшего движения не было приметно на ней. Немцы ушли под землю или хорошо замаскировались. Это была всё та же обманчивая фронтовая тишина, которая уже не раз чуть ли не стоила мне жизни.

Поговорил с бойцами, собрал дополнительный материал для газеты и пошёл посмотреть блиндаж, где до этого укрывалось немецкое боевое охранение. Блиндаж был устроен прочно и совершенно не возвышался над землёй, покрытый шестью накатами брёвен с земляными прослойками, он уходил глубоко под землю и имел два выхода. Внутри в три яруса были устроены нары.

Пулемётчики рассказали мне интересную историю. Когда началось наступление, они пошли вместе с пехотой, обогнали её и первыми ворвались в германские ходы сообщения. Вот тогда-то из блиндажа начали выбегать германские солдаты... В блиндаже пулеметчики нашли на столе водку, масло, мёд, хлеб. Вероятно, вечером здесь была попойка, и для полупьяных обитателей блиндажа наш удар был совершенно неожиданным.

Теперь каждый день немцы били по этому блиндажу, и наши хлопцы, пользуясь близостью врага, кричали по вечерам в ответ:

— Куда бьёте, дураки! Ведь сами строили!..

В этом бою выявилось много героев. Всему полку стал известен старший лейтенант Полешко. Он заменил убитого командира батальона и всюду поспевал, где возникало хоть малейшее замешательство. Он сумел воодушевить бойцов, и все немецкие контратаки были отбиты.

Младший лейтенант Наумов был контужен и еле двигался, но когда немецкие миномётчики и артиллеристы накрыли КП батальона, Наумов вместе с дважды раненым бойцом Семенишиным выкатил 45-миллиметровую пушку на бугор и начал стрелять по врагу.

Санитар Попов вынес из боя двадцать раненых, ворвался в немецкий дзот и захватил пулемёт и миномёт.

Пулемётчик Владимиров был ранен, вражеские пули вывели из строя его пулемёт, но Владимиров не отступил и гранатами уничтожил более шестидесяти гитлеровцев.

Мелкие группы бойцов попадали в окружение автоматчиков, но не сдавались в плен, а продолжали бой и побеждали...

Обо всех этих людях я написал немало статей и заметок. В них стремился показать настоящий героизм наших воинов.

А если бы спросили меня: «А как ты участвовал в этом бою?», я, думаю, имел бы право сказать: «Как солдат, шедший вместе со всеми...».

(продолжение следует)

• Второй этап освобождения Покровского района (продолжение)
• Второй этап освобождения Покровского района (окончание)
• В Покровском районе перезахоронили жертв фашизма
• Презентация книги Александра Полынкина «Покровский край в годы Великой Отечественной войны»
• О Викторе Быстрове из 16 Литовской дивизии
• О Василии Громове из 399 стрелковой дивизии и Дне Победы
• Родственники Бурана Нсанбаева на Орловщине
• Новый знак на линии фронта
• Младший лейтенант Шумихин из 143 стрелковой дивизии
• Из Отрады – на Покровское кладбище