30 декабря 2020 года и 8 января 2021 года на «Мастерах», а следом и на сайте «Малоархангельск.Ру» было опубликовано два очерка о малоархангельских дворянах Миклашевских. 2 февраля, после выхода второго очерка, появился отклик от внимательного читателя по имени Никита: «Судя по всему, я приобрёл гараж Виктора Васильевича в Зеленограде. В нем нашёл пакет с документами, и есть газета 87 года со статьей о нем. Если интересно кому из потомков, могу все отдать. Выкинуть рука не поднимается, кто-то это все хранил…».

Подождав несколько дней реакции от потомков, Никите написал я: «Добрый день! Если потомки не откликнутся — не могли бы Вы передать документы мне — для написания дальнейшей истории о представителях рода Миклашевских? Александр Полынкин».

Никита быстро отозвался, сообщив свой номер телефона. Мы созвонились, и он вскоре прислал несколько фотографий тех документов, которые  обнаружил в своём гараже. Их оказалось не очень много, но зато любопытных.

Во-первых, это удостоверение (с фотографией) члена автогаражного кооператива «Сокол», в котором сообщалось, что владелец автомашины ГАЗ М-21 («Волга») Миклашевский Виктор Васильевич имеет для неё бокс №3 в первом ряду. Удостоверение было продлено до 31 декабря 1978 года.

Во-вторых, почтовая открытка на имя Миклашевского с его адресом в Зеленограде, на который присылались квитанции для оплаты электроэнергии, использовавшейся в гараже.

И третьим, самым интересным документом, оказался номер ведомственной газеты «Бауманец» от 10 февраля 1987 года, в котором был опубликован очерк под названием «Пик имени поэта», имевший непосредственное отношение к Виктору Васильевичу Миклашевскому.

Очерк к 150-летию со дня смерти А.С.Пушкина  подготовила корреспондент газеты И.Коршунова.

Процитирую его начало:

«За то, что этот материал появился на страницах «Бауманца», нам следует благодарить Константина Игнатьевича Гориславского из Кабардино-Балкарии. Это он в преддверии пушкинского юбилея потревожил сотрудника МВТУ (Московское Высшее техническое училище – А.П.) Виктора Васильевича Миклашевского и побудил его вспомнить о событиях очень давних.

Итак, учебный мастер кафедры физвоспитания, альпинист и горнолыжник В.В.Миклашевский получил письмо:

«Виктор Васильевич, исполняется 150 лет со дня гибели великого Пушкина. Пройти незамеченной эта дата у нас, на Тереке, не может: вынашивается предложение возле Пушкинского дуба, что стоит у перрона на железнодорожной станции Котляревской (почти город Майский), установить глыбу, привезённую из теснин Дарьяла, с изображением пика Пушкина и мемориальной доской. И на ней – надпись о пребывании поэта в Пришабе (в рукописи он трижды упоминает укрепление под таким названием на бывшем тракте Военно-Грузинской дороги) об открытии и названии в честь поэта пика на Центральном Кавказе с именами первооткрывателей.

Необходимо уточнение всех обстоятельств открытия и узаконения названия «Пик Пушкина». Решением этой задачи я и занимаюсь уже не один месяц. Большим событием явилось сообщение И.В.Корзун: «По воспоминаниям, первым предложил назвать безымянный пик именем Пушкина Виктор Миклашевский».

Словом, Виктор Васильевич, слово теперь за Вами. Напишите, пожалуйста, всё, что знаете по этому вопросу, вспомните детали восхождения. Прошло так много лет (и каких по насыщенности событиями, потрясениями!), так что дело это, разумеется, непростое, но любовь к великому сыну России лишает нас права не потрудиться…Мне дали справку, что ни одна вершина в мире и ни одно небесное тело не названо именем Пушкина. Справку эту дали официальные лица, но я продолжил поиски и напал на след. Очень прошу Вас помочь мне. Хотелось бы получить копии текстов из журнала «На суше и на море», журнала «Вокруг света» за 1938 год, выписку из книги Б.А.Гарфа «Безингийское ущелье» (которой пока не смог ни купить, ни достать в библиотеках). Очень нужны фото: и портреты, и  «в работе», групповые, и виды на пик (наверное же, есть фото). И некоторые подробности: откуда и когда он виден, в каком окружении находится, и какой дорогой к нему можно приблизиться…И, разумеется, биографические данные на первооткрывателей.

С глубоким уважением, К.Гориславский, ветеран КПСС, участник ВОВ, член СЖ СССР».

Прежде чем повести рассказ об ответном письме Виктора Миклашевского, кое-что уточню для читателя.

Прежде всего, о пике Пушкина. Вот что сообщают о нём справочные издания:

«Пик Пушкина — горная вершина в центральной части Бокового Кавказского хребта. Высота 5100 м, по другим данным - 5047 м над уровнем моря. Расположена в Кабардино-Балкарии. Является частью горного массива Дыхтау в Кабардино-Балкарском высокогорном заповеднике между Восточной Дыхтау и пиком Боровикова. Маршруты восхождений имеют категорию сложности до 5Б (то есть, очень сложные – А.П.).  Пик Пушкина входит в список десяти вершин Российской Федерации для присвоения звания «Снежный барс России».

Назван  в 1938 году в честь 100-летия со дня смерти А. С. Пушкина».

А теперь некоторые дополнения. До августа 1938 года будущий пик Пушкина был не только безымянным, но и не покорённым: на нём до того не побывал ни один альпинист, включая иностранных.

Экспедиции 1938 года, которую возглавил выдающийся советский альпинист Евгений Абалаков, предстояла сложнейшая задача: совершить траверс семи вершин Кавказа - Дых–тау Западная и Восточная, пик Пушкина, Мижирги Западная и Восточная, Крумкол, Коштан–тау.

Скажу для читателя, что такое  траверс. Это курс прохождения альпинистами нескольких рядом расположенных вершин от одной к другой, чередуя спуск с одной и подъём на следующую, не спускаясь в базовый лагерь. Новичкам обычно траверс не под силу, на него  берут более опытных горных восходителей - альпинистов.

Вот таким опытным (несмотря на свои 24 года – А.П.) был к августу 1938 года уроженец села Дубовик Малоархангельского уезда Виктор Миклашевский. В принципе, в состав группы Абалакова он попал волею обстоятельств – из-за опоздания их четвёртого участника.

Как проходил траверс – документально, очень живописно, по-настоящему художественно описал Евгений Абалаков в очерке «Через семь вершин», вошедшем в сборник «На суше и на море» 1938 года (№11). Уже после трагической смерти Абалакова (не в горах, а в квартире от угарного газа – А.П.), этот очерк стал частью его книги «На высочайших вершинах Советского Союза», опубликованной в 1963 году.

Я приведу из него большой отрывок, чтобы показать читателю, что такое альпинизм высшей категории, и как проходил тот самый траверс семи кавказских вершин (Александр Полынкин)

«15 августа. Утро очень хорошее. Предаемся приятному отдыху и усиленному питанию. Жора считает, что завтра необходимо начать восхождение, даже если не успеет вернуться Коля Чекмарев. Юре это не нравится, но он не может возразить, ибо упускать хорошую погоду действительно нельзя. Я тоже считаю, что выходить нужно, но необходимо подобрать четвертого партнера. Начали обсуждать возможные кандидатуры из группы Ходакевича (у них пять человек — цифра неудобная для группы). Я предложил кандидатуру Виктора Миклашевского. Возражений не последовало. К вечеру Жора подсел к Ходакевичу, объяснил ему наше положение. Ходакевич не возражал.

Миклашевский первое время колебался. Ему, видимо, не хотелось расставаться со своими друзьями, но, наконец, согласился. Мы считали, что все теперь в порядке. И вдруг поздно вечером возвратился Коля Чекмарев с поисков Белецкого… Положение неловкое. Ясно, что Коле, самое меньшее, дня полтора–два нужно на отдых. А это значит - откладывать восхождение и отказывать только что приглашенному Миклашевскому. Переговоры с Колей взял на себя Жора. Узнав о нашем решении выходить завтра, Коля явно обиделся, но возражать не стал.

Тринадцать суток в снегах высочайших вершин Кавказа. Восхождение посвящаем

 славному двадцатилетию Ленинского комсомола.

Мы должны были совершить восхождение, труднее которого по сложности и общему объему работы еще не делалось на Кавказе ни иностранными группами, ни нашими советскими альпинистами.

 В 1936 году группа сильнейших альпинистов австро–германского клуба поставила задачу сделать траверс стены Дых–тау — Коштан–тау. Однако этой группе удалось пройти лишь часть пути до седловины между Восточной вершиной Мижирги и Крумколом.

 Отсюда альпинисты вынуждены были спуститься и вернуться в свой лагерь. Лишь через некоторое время группе уже в другом составе удалось пройти вторую половину пути. Иностранная печать высоко оценила эту победу своих альпинистов.

Мы решили выполнить то, что не удалось иностранцам: пройти всю стену от вершины Дых–тау до Коштан–тау без спусков, за один раз. В пять часов вечера 16 августа напутствуемая лучшими пожеланиями товарищей, находившихся в Миссес–коше, наша группа в составе Г. Прокудаева, В. Миклашевского, Ю. Скорнякова и Е. Абалакова двинулась вверх по леднику. Слева высоко над нами холодным блеском сияли снежные сбросы вершины Миссес–тау. К сумеркам за два часа добравшись до так называемого «Русского ночлега», набрав высоту более 1000 метров над Миссес–кошем, мы были приятно удивлены, найдя там хорошую и уже расставленную палатку, в которой и не замедлили устроиться на ночлег. Нас окружали дикие, крутопадающие скалы и мощные ледопады с чернеющими полосами трещин. Над нами в головокружительную высоту уходили к вершине Дых–тау засыпанные снегом скалы.

Наутро уже нельзя было не почувствовать высоту в 3800 метров и начало зоны вечных снегов. Холодный ветер свистел в скалах, поднимая на снежных гребнях вихри и смерчи, облака быстро неслись по склонам, обдавая нас слепящим туманом. Изменился и вид людей. Плотные штурмовые куртки и брюки облекли тело. На тяжелые горные ботинки надеты стальные кошки, глаза защищены горными очками. Группа разбилась на две двойки и связалась веревками. Разговоры лаконичны.

Крутой ледяной склон взметнулся вверх к вершине Миссес–тау. Вниз он падает глубоко в ущелье к раскрытым пастям трещин. Темп продвижения стал медленнее. Нужно уверенно и сильно вонзать зубья кошек в гладкий фирн, чтобы не соскользнуть и стремительно не полететь вниз. Во льду необходимо тщательно вырубать площадку, чтобы в любой момент удержать товарища при падении. Напряжены и силы и внимание.

Вверху слева слышны удары. Поднимаем головы. Четыре точки, как мухи, прилепились к ледяной стенке и медленно продвигаются, пересекая крутой кулуар. Это группа молодых альпинистов, успешно завершающая первый советский траверс вершины Миссес–тау.

Впереди, уже недалеко, видны широкие снежные карнизы седловины между вершинами Дых–тау и Миссес–тау, но движение под нависающими над нами скалистыми стенами требовало неторопливости и внимания. Под лучами солнца эти мертвые скалы могли ежеминутно «ожить» и сбросить на нас камни и огромные ледяные сосульки. Как бы в подтверждение этого послышался характерный треск и груда сосулек со свистом пролетела над прижавшимися к скале альпинистами.

А впереди — новые вершины… Вот и широкий, обманчиво спокойный гребень седловины. Этот гребень представлял собой не что иное, как гигантский карниз. Поэтому пунктир наших следов прошел по более крутой части, но дальше от линии гребня. Солнце уже приближалось к снежной кайме Безингайской стены, когда мы перелезали 'последние зубья скалистого гребня, настолько острого, что он, как стена руин, был совсем ажурным. Направо и налево на полтора километра зияли провалы.

Уже в темноте выложили мы на крутых скалах каменную площадку. Однако улечься па ней всем четверым было нельзя. Влезли в штурмовую палатку Здарского, устроились в спальных мешках таким образом, чтобы ноги не сильно свисали над обрывом, и, закрепившись на веревках, привязанных к вбитым в скалу крючьям, приступили к варке пищи на специальной альпийской кухне «мета». Ветер и холод давали себя знать; даже плотно прижавшись друг к другу, мы подмерзали.

В долинах было еще темно, а наши скалы уже осветило желанное солнце. Его лучи победили холод. Слегка обледеневшая за ночь одежда, спальные мешки, ботинки начали оттаивать и подсыхать. И вот опять четырьмя точками растянулись мы на белом фоне снежного склона.

 Идущий первым сильными ударами пробивает смерзшуюся корку снега. Но вот склон пошел круче, а снег сделался настолько рыхлым и глубоким, что идущему впереди по пояс в снегу долгое время приходится утаптывать самый малый участок, постоянно проваливаясь и начиная работу снова, теряя массу сил и задыхаясь от недостатка кислорода.

Высота уже около 5000 метров. Немного побаливает голова — первый признак горной болезни. Дыхание становится учащенным, а всякое физическое усилие дается несравнимо труднее, чем в обычной обстановке. Скорняков (он теперь идет первым) начал обходить трудный жандарм. Гранитные стены его были настолько гладки, что пролезть по ним оказалось невозможным. Пришлось рубить ступени и обходить жандарм по крутому ледяному склону, придерживаясь за скалистую стену. Это потребовало большого напряжения, ибо стена оказалась настолько крута, что удержаться даже на вырубленных ступенях было не просто.

Неожиданно заболел Скорняков. Он сильно ослаб и к вершине Дых–тау шел очень медленно. Чтобы ему было легче идти, мы взяли у него значительную часть груза и переложили в свои рюкзаки.

В 30 метрах от самой вершины Дых–тау обнаружили бергшрунд (нем. Bergschrund — трещина в снежно-ледовом склоне, формирующаяся при отрыве тяжелой нижней части, движущейся вместе с ледником, от неподвижного снежно-фирнового склона в верхней части. Обычно располагается в начале ледника, либо на бортах ледника – А.П.). Я опустил Прокудаева на веревке на дно трещины. Оказалось возможным использовать ее как пещеру. При помощи ледорубов и специальной лавинной лопатки удалось расширить один край закрытой сверху трещины, засыпать зияющие провалы внизу и таким образом устроить хорошую пещеру, вполне защитившую нас от резкого леденящего ветра и снежной вьюги. Это была самая «высокая» наша ночевка на высоте 5168 метров.

19 августа утром Скорняков, отдохнув, почувствовал себя лучше, мы отнесли вчерашнее его состояние к влиянию высоты (явление во многих случаях временное) и двинулись дальше к вершине.

В девять утра, преодолев последние оснеженные скалы, вылезли на острые скалистые зубья Северной вершины Дых–тау. Теперь выше нас был только Эльбрус, но он был далеко отсюда и казался совсем маленьким. Перед нами волнистая линия величественной Безингийской стены, а левее — острый мрачный гребень «нашей» стены, увенчанный зубьями вершины Мижирги и громадным крутым массивом Коштан–тау.

Как далеко казалась отсюда эта заключительная для нас вершина! Если северный гребень Дых–тау, по которому мы поднялись, был нам знаком и не раз посещался советскими альпинистами, то далее большую часть пути мы должны были пройти впервые,  и путь этот должен быть неизмеримо труднее пройденного…

 Ближе всех других пиков хищным зубом торчала над гребнем Восточная вершина Дых–тау. Это наша ближайшая цель. Сразу же пошли крутые скалистые стены, запорошенные снегом. Яростные порывы ветра старались сбросить альпинистов, упорно, метр за метром, спускающихся вниз. Задерживаться нельзя.

О том, чтобы влезть прямо на Восточную вершину Дых–тау, нечего и думать: она обрывается отвесно. Приходится спускаться ниже, обходить ее кругом по небольшой обледеневшей «полочке» и искать путь с той стороны. Скалы гладки и круты. Лишь при второй попытке удалось найти незначительные расщелины, забить в них крючья и на охранении влезть на наиболее трудную стену. Через час, поднявшись по крутому снежнику и слева обогнув склон по скалистой расщелине (камину), мы вылезли на самую вершину.

На Восточную вершину Дых–тау (высота 5158 метров) советские альпинисты поднялись впервые, победив этот последний «пятитысячник» Кавказа. Вниз, на седловину, мы спустились уже к вечеру, широко используя на отвесных участках спуск по веревке способом дюльфера. По–прежнему на седловине свистит ветер, от которого решительно некуда скрыться.

Решили опять рыть пещеру. Гребень обрывался карнизом, но, казалось, небольшим. Отступив от края на четыре–пять метров, принялись копать. Но лишь начали углубляться в снег, как снежная поверхность осела, и весь карниз с глухим грохотом рухнул вниз, а копавший пещеру Прокудаев повис на веревке над пропастью…

Ему помогли выбраться наверх, но пещеру копать было уже негде. Работая изо всех сил, уже в темноте из комьев снега сложили стену и, соединив ее со скалой, устроили нечто вроде пещеры. Мы знали, что предыдущая группа австрийцев опускалась на восточный гребень Дых–тау, обходя Восточную вершину слева.

Однако наши наблюдения привели к заключению, что в этом году спуститься таким путем слишком рискованно. Очень крутым и опасным был ледяной карниз; за эти два года он настолько изменился и разошелся с основным снежным покровом, что для спуска через образовавшийся громадный бергшрунд не хватило бы и ста метров веревки.

Путь по ледяному карнизу был исключительно опасен и длителен. Решили искать новый спуск — по скалам, в обход Восточной вершины уже по знакомому пути справа. Дошли до края знакомого гребня и взглянули вниз — картина открылась неутешительная: провал был настолько глубок и крут, что, казалось, не было надежды спуститься. Все же решили попытаться. Сначала нам удавалось находить среди отвесных скал узенькие, засыпанные снегом полочки, но затем и они исчезли. Сплошной отвес уходил до снежника, лежащего глубоко внизу…

Пришлось опять организовать дюльфер (один из относительно безопасных способов спуска по верёвке на крутых участках горного рельефа, предложенный и введённый в практику в начале XX века немецким альпинистом Гансом Дюльфером и получивший в его честь название «дюльферзиц[de]», а в русскоязычной терминологии ставший апеллятивом для обозначения вообще спуска вниз с использованием верёвки – А.П.). Тщательно забили крюк, проверили, достаточно ли он прочен, ибо если крюк не выдержит, то… результаты ясны для всех. Продернули веревку через специальную верёвочную петлю, и она повисла на 30 метров вниз.

 Особенно ответственно спускаться первому и последнему. Первый может, спустившись на всю длину веревки, очутиться на гладкой стене, повиснув над бездной, и таким образом оказаться иногда в безвыходном положении. Последний должен очень внимательно следить за концами веревки, ибо они могут перекрутиться, после чего вытянуть веревку будет невозможно, а влезть обратно и исправить положение удается не всегда. Солнце клонилось к западу. Его жаркие лучи растопили верхний слой снежника. При каждом прикосновении снег с шипением срывался и стремительными лавинами катился вниз.

На самом тщательном охранении первому удалось все же проложить следы прямо вверх на снежный гребень. Ночь застала нашу группу расположившейся в снежной яме между двумя стенами огромных жандармов (сленговое название остроугольных скальных вершин с крутыми склонами высотой до нескольких десятков метров, которые располагаются на гребнях горных хребтов в окрестностях основной вершины. Присутствие жандармов может значительно осложнять альпинистские восхождения и затруднять передвижение вдоль гребня – А.П.).

На другой день погода улучшилась. Ветер прекратился, облака почти не закрывали солнце. Но путь стал труднее. Сплошные шеренги жандармов венчали гребень, который становился все острее и острее. Только влезешь на очередной выступ, на котором едва удается уместиться, как уже нужно опять спускаться, тщательно выбирая небольшие выступы и сгребая с них снег. Звонкие удары молотка о крюк говорят о том, что иная страховка невозможна.

Солнце растапливает на скалах снег. Струйками сбегает вода. Пользуемся случаем сэкономить горючее и вдоволь напиваемся ледяной воды. Впереди опять жандармы и на этот раз уже со столь отвесными стенами, что перелезть их невозможно. Приходится обходить справа. Сверху со скал летят камни. По крутому снежнику стараемся пройти под защитой нависающих скал. Снежник кончается обрывом. Как идти дальше? Словно снаряды, свистят над нами летящие камни…

Наконец, достигли последнего узкого снежника. Пересекаем его. Он оказался столь растаявшим, что в нем можно провалиться по пояс, и он к тому же ползет вниз. Скорняков опять почувствовал себя плохо. Несомненно, у него не горная болезнь, а что–то более серьезное. Если не будет лучше, утром придется спускаться вниз. Жизнь и здоровье человека дороже любых спортивных рекордов. Утро не изменило положения.

Помочь спуститься больному самоотверженно решил Прокудаев. Он в 1936 году сделал первое советское восхождение на Западную Мижирги и поэтому знал путь спуска. Путь не легкий: Западная Мижирги считается вершиной высшей категории трудности. Для того чтобы попасть па знакомый гребень, нужно было подняться на вершину, соседнюю с Мижирги, и уже оттуда начать спуск.

Но добраться до начала спуска было не так–то просто. Особенно напряженным был переход через ледяной кулуар большой крутизны. В лед для охранения пришлось забивать крючья, часто вырубать ступени, ибо и на кошках можно было соскользнуть. Особенно тревожились мы за больного. После этого перехода подъем по снежному гребню на острый пик безымянной вершины показался легким.

С этой вершины была прекрасно видна вся Безингийская стена, а напротив красиво выделялась вершина, носящая имя Шота Руставели. Имя великого грузинского поэта навело нас на мысль назвать вершину, на которую мы взошли, именем великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Через час мы уже прощались.

Миклашевский и я были твердо уверены, что с честью закончим траверс, и желали своим товарищам благополучного спуска в лагерь. Быстро затерялись на скалах две двойки, ушедшие в разных направлениях. Наша двойка, поднимавшаяся вверх, через два с половиной часа достигла Западной вершины Мижирги.

 На Западной вершине Мижирги было особенно трудно найти хотя бы маленький кусочек пологих скал и построить площадку. Уже в темноте мы не менее двух часов ворочали глыбы камней. Площадка получилась очень маленькая, но достаточная для двоих.

В кастрюле спиртовой кухни закипела натопленная из кусков льда вода. Засыпав в нее сухого киселя, мы уже предвкушали удовольствие съесть целую миску особенно приятного в горах десерта. Однако вскоре наступило разочарование: кисель случайно смешался с чесноком. Смесь получилась малосъедобной, и лишь необходимость промочить пересохшее горло заставила нас съесть половину миски.

Крутизна склонов Западной Мижирги такова, что лишь в немногих местах видишь выступы скал, и взгляд, обращенный вниз, останавливается на полосках трещин ледника уже в двух километрах ниже… Гребень Мижирги настолько ажурный, что невольно с большой опаской, берешься за все выступы скал, кажется, что не смогут эти тонкие плиты выдержать тяжести тела. Гребень обрывается отвесной стеной.

 Стена, по которой мы спускаемся, рассечена лишь двумя небольшими расщелинами. Пальцы крепко хватаются за края расщелины, вся тяжесть тела висит на них, взгляд внимательно и быстро отыскивает следующую расщелину, но до нее нужно дотянуться. Ради этого приходится повиснуть на одной руке. Мышцы напряжены до предела…

Охраняющий Миклашевский серьезно и внимательно следит за каждым моим движением и постепенно выдает веревку… Три часа продолжался спуск с Западной Мижирги. После этого спуска движение по широким снежным гребням Восточной Мижирги показалось приятным отдыхом. На вершине Восточной Мижирги мы не нашли ни тура, ни записки. Еще одно первое советское восхождение! Легкий участок, к сожалению, оказался коротким. Широкий гребень кончился обрывом. Заглянув вниз, мы увидели острые зубья гребня, уходящего в клубящиеся облака.

Жандармы этого гребня были настолько трудны, что перелезть их казалось невозможно. Мы знали, что группа австрийцев обходила эти жандармы слева, по северной стене, 12 часов. То, что мы видели сверху, никак не убеждало в том, что их путь был выбран удачно. Мы решили обходить справа, по южной стене.

Вначале скалы были не круты, и мы легко находили путь. Затем стенки пошли чаще и, наконец, перешли в одну сплошную отвесную стену. Вновь пришлось лезть на гребень. Лучи солнца сквозь туман нагревали скалы. Снег таял. Водопадами, с шумом катилась вода по скалам. Чтобы добраться до гребня, нужно было пересечь три кулуара. Куски льда и камни почти непрерывно летели по ним…

Под защитой нависающих скал подходили мы к кулуарам (естественный путь схода камнепадов и лавин, дно кулуара часто прорезано желобом – А.П.). Один устраивал охранение через выступ или при помощи вбитого крюка, другой, выждав время, когда камнепад стихал, быстро перебегал на другую сторону и опять укрывался под скалы. Особенно труден был последний, почти отвесный, обледенелый кулуар…

Наконец мы вышли на гребень. Здесь идти было безопаснее. Но сгустился туман, и вскоре пошел снег. Внимательно разглядывая едва заметные очертания окал, лишь к вечеру спустились мы к подножью гребня и на последних скалах устроили бивуак. Спуск занял у нас пять часов.

В девять утра мы уже подошли к месту, куда 13 августа были заброшены продукты. С тех пор еще сохранились следы на снегу, и мы легко нашли мешочек с продуктами. Это было очень кстати, ибо наши запасы уже иссякли. В первый момент мы были в некоторой нерешительности. Сумеем ли мы унести все на себе? Ведь мы забрасывали продовольствие на четверых, а теперь нас двое. Но незаметно съели по три банки консервов, колбасу, сыр и многое другое. Потом прикинули, что продуктов не так–то много, если есть по–настоящему, и взяли с собой все.

Лишь в 11 часов несколько отяжелевшей походкой двинулись по гребню к следующей вершине — Крумколу. Гребень вскоре из мирного снежного перешел в острые скалистые зубья, перемежающиеся с не менее острыми, увенчанными бахромой опасных карнизов снежными гребешками. Мы были сильно удивлены, увидев на снегу следы двух человек. Кто бы это мог быть? Этот вопрос мучил нас весь день. К вечеру из ущелья поднялись облака и начали заволакивать вершины.

Только что мы нашли путь на один из многочисленных жандармов и вылезли на его вершину, как туман сгустился, пошел снег, где–то близко заворчал гром. — Отложи в сторону от себя все железо, — крикнул я Миклашевскому, — гроза!.. Ледоруб, кошки, крючья быстро были отложены в сторону и вовремя.

 Кожу на голове пощипывало, волосы, казалось, шевелились под шляпой, и чувствовалось, как через все тело проходит ток. Быстро достали штурмовую палатку Здарского, немного спустились вниз и укрылись под ней. Наконец разряды прекратились. Справа вверх уходят крутые склоны Западной Мижирги, слева грозно навис карниз Восточной Мижирги.

Уже в сумерках заметили на гребне площадку. Видимо, недавно здесь ночевали люди. Но кто — мы не узнали и здесь. Лишь в девять утра, когда, пройдя последние жандармы, мы вышли на вершину Крумкола и раскрыли банку, всю пробитую молнией, мы узнали, кто проходил перед нами. Это были Коля Чекмарев и Валя Прошина.

Час спустя мы подошли к следующему их лагерю как раз в тот момент, когда молодая чета альпинистов, внимательно охраняя друг друга, начала спуск в Крумкольский провал. Веселой песенкой приветствовали мы товарищей и дальше пошли уже вчетвером. Крумкольский провал оказался очень глубок, а спуск обрывист и труден.

Крутые обледенелые скалы перемежались с ледяными кулуарами и острыми снежными гребнями. К вечеру снизу опять полезли облака, обволокли все кругом непроницаемой завесой тумана. Пошел мокрый снег. Мы все же успели спуститься до седловины Крумкольского провала. Это была самая низкая точка нашего траверса — 4250 метров. Пока мы разравнивали площадку, успели промокнуть. Пришлось укрыться под палаткой. Затерянная на громадной ледяной стене кучка людей не унывала. Из–под прорезиненного мешка палатки неслась бодрая песня четырех альпинистов. Все кругом как будто ожило, стало не так мрачно. Снегопад прекратился.

По плану Чекмарева утром их группа должна спуститься вниз по не пройденному еще никем пути, прямо на ледник Мижирги. Наши пути расходились. Николай и Валя пошли вниз, где глубоко под ними ощетинился ледяными торосами мощный ледопад Мижирги. Мы же двинулись вверх, к нависающей над нами четырехсотметровой стене Коштан–тау.

Основная часть пути была нами уже пройдена. Впереди была последняя грозная крепость — Коштан–тау! Крепость очень трудная и высокая. Опять нужно было подниматься на пятитысячную высоту. Стена встретила нас неприветливо. Отвесные скалы оказались обледенелыми. Каждую стенку приходилось предварительно обрубать ледорубом, вырубать со всех уступчиков лед,  счищать снег рукой.

Очень трудно было отыскивать те незначительные полочки, засыпанные снегом, которые были намечены заранее. Молоток стучал все чаще, иного охранения, кроме крючьев, устроить было невозможно. Впереди отвесная стена. Обхода нет. Кричим вниз, где две маленькие точки медленно движутся по снежнику: — Можно ли нам пройти дальше?.. Но они никак не могут найти нас на скалах.

В ясное утро с вершины Коштан–тау открывается изумительный вид. Я полез по стене. Тяжелый рюкзак оттягивает назад. Пальцы, цепляющиеся за маленькие выступы, начали уставать. Положение критическое… С трудом, держась одной рукой, удалось снять рюкзак и передать его Виктору. С верхней площадки, вытянув на веревке рюкзаки, я охраняю Миклашевского. За обрывом я его не вижу, но чувствую по натяжению веревки, как он постепенно поднимается вверх. Иногда слышится приглушенное: «подтяни!» Веревка быстро натягивается, но не туго, чтобы не мешать свободе движений лезущего. Узенькая полоска снежного кулуара оказалась обледенелой. Опять пришлось лезть по скалам.

Лишь поздно вечером мы преодолели эти 400 метров стены и вышли на вершину огромного жандарма. Очень обрадовались, когда обнаружили около устроенной нами площадки капающую со скал воду. С утра следующего дня опять началось трудное лазание по целому ряду жандармов. Особенно осложняло положение то, что пальцы рук были уже изранены от долгого лазания, на их концах треснула кожа, глубокие раны увенчивали каждый палец.

Железные гвозди на подошвах ботинок стерлись до основания и не держали на скалах. Ледоруб и кошки сильно затупились. В середине дня, когда мы уже считали все жандармы пройденными, на дороге встал небольшой острый пичок, но настолько трудный, что пришлось затратить около двух часов на его обход.

Перед нами широкий снежный гребень, который круто вздымается к скалам вершины Коштан–тау. Высота уже не менее 5000 метров. Ветра нет. Солнце печет нещадно, жара совершенно нестерпимая. В то же время ноги, глубоко вязнущие в снегу, явно чувствуют холод, а ботинки обледенели и стали похожи на деревянные колодки. Кожа на лицах давно уже обожжена, особенно под носом и на губах. Из носа часто идет кровь.

К вечеру, увязая в глубоком снегу, поднялись на последнюю вершину траверса — Коштан–тау. Громадные кучевые облака, причудливо освещенные заходящим солнцем, медленно ворочались внизу, закрывая ледники, гребни и вершины. Лишь самые высокие из них гордо выступали над облаками. Видны вершины грандиозной Безингийской стены. Где–то на одной из них, вероятно, в это же время стояли четыре альпиниста группы Ходасевича и думали о нашей группе, как мы думали о них…

 Эта последняя ночь на «пятитысячнике» была наиболее холодной. К утру все заледенело. С радостью встретили первые лучи солнца и отогрели промерзшее снаряжение. Утро было ясным, а воздух настолько прозрачным, что весь хребет от Эльбруса до Казбека был хорошо  виден. Простившись с Коштан–тау, мы быстро двинулись вниз.

Спуск по северному гребню после всего пройденного казался легким. К четырем часам мы уже перелезли последний бергшрунд и были на леднике Кундюм Мижирги. На леднике я и Миклашевский поздравили друг друга с полным завершением траверса Дых–тау — Коштан–тау и крепко расцеловались.

На следующий день, 29 августа, преодолев сложный ледопад, к пяти часам вечера мы вернулись в лагерь Миссес–кош, на один день раньше назначенного контрольного срока. То, что не смогли сделать зарубежные альпинисты, сделали советские покорители гор».

Да, уважаемый читатель, если ты внимательно всё прочитал, то понял, что такое альпинизм, и кто такие настоящие альпинисты. Одним из них был наш земляк Виктор Миклашевский

(Александр Полынкин

окончание следует)

• Виктор Миклашевский и пик Пушкина (окончание)
• Два Василия (отец и сын Миклашевские)
• «Одиссея» Георгия Миклашевского. Часть первая
• «Одиссея» Георгия Миклашевского. Часть вторая
• «Одиссея» Георгия Миклашевского (продолжение, часть третья)
• «Одиссея» Георгия Миклашевского (продолжение, часть четвёртая)
• Дополнение к «Одиссее» Георгия Миклашевского
• «Одиссея» Георгия Миклашевского» (часть пятая)
• Миклашевские - начало
• Василий Миклашевский: судьба агронома-дворянина