Часть первая - здесь

Часть вторая – вот тут

Часть третья - здесь

Чаква – Ланчхуты – Тифлис – Батум – Новороссийск - Полтава

         Далее наш путь в Чакву, на чайную фабрику. Особенно интересного там ничего не обнаружили, чай сушат на асфальтированной площадке, подметают в кучи обыкновенной дворницкой метлой, перевозят чай в тюках, ну а сортировку и упаковку чая мы там не видели. Вероятно, это делается где-нибудь в Москве, где добавляют пахучие импортные чаи.

Окрестности Батума. Чаква

Дальше поехали до станции Ланчхуты. Побывали в гостях у Мины Николаевны Труфановой, бывшей когда-то гувернанткой-воспитательницей моих многочисленных тетушек. Папу она звала Васенькой, разговоров, которые папа с ней вел, я, конечно, не помню. М.Н., теперь уже Менагришвили, я думаю, вряд ли посоветовала отцу селиться где-нибудь в этом грузинском захолустье.  Не зная языка, вряд ли отец смог бы освоиться в такой обстановке.  Да и до моря далековато.

Поэтому с легким сердцем на следующее утро мы тронулись в Тифлис. Видели его мельком. Фуникулер, кажется, не работал. В баню идти что-то не захотелось, прогулялись по Головинскому шоссе (теперь это проспект Шота Руставели), где-то переночевали, а наутро, после завтрака, отправились в Батум.

Тифлис. Общий вид

Тифлис. Головинский проспект (Головинское шоссе)

В Батуме купались в море, отец купил большую пачку английского чая в свинцовой упаковке, затем, не знаю зачем, пачку душистого трубочного табаку (отец никогда не курил). Еще каких-то восточных сладостей, и можно было возвращаться домой. На этот раз ехать пришлось на итальянском пароходе «Сант-Джиорно». Пароход чудесный, новый, по-видимому, грузовой. Ехали, должно быть, на палубе, ночи теплые, без дождя, так что ни ресторана, ни каюты я не помню. В 11 лет, очевидно, не все понимаешь и не все запоминаешь. Пойдешь, бывало, на верхнюю палубу, там все шлюпки подвешены на хитроумных та…. Подумаешь только: это же надо было додуматься - загнать все шлюпки на чердак, чуть ли не на 6-ю палубу, должно быть, чтобы не мешать гуляющим пассажирам, мне тогда и в голову не приходило, что именно она при аварии идет под воду последней…

         Доехали до Новороссийска вовремя и благополучно, и дальнейший путь в Полтаву ничем не примечателен.

Ейск

В Ейск мы попали в начале июня 1920 г., папа я и Витя. После тяжелой весны, когда отец перенес тиф, а отъезд из Харькова едва не закончился печально (нас задержали при посадке, на вокзале, т.к. дорожная милиция ловила какого-то крупного спекулянта с мануфактурой, к счастью, мануфактуру действительно изловили, и нас, продержав 3-4 часа, отпустили домой. Пришлось вернуться в прежнюю комнатуху и уехать через день.

Ну вот, после таких приключений, приезд в чистенький аккуратненький городок Ейск показался нам счастливым подарком судьбы.

Ейск. Вокзал

Ейск. Общий вид с лимана

Ейск. Черноморская улица

Ейск. Таганрогская улица

Ейск. Народный Дом

Отец, как-то быстро всегда находил свободную комнату и милых приветливых хозяев. Теперь-то я думаю, дело объясняется просто: юг - это курорт, а курортников тогда просто совсем не было, беженцы, вероятно, были, но им нужен был Новороссийск или Одесса. Ейск был тупиковой станцией, где кончалась ветка от ст. Староминской. Нашими соседями оказалось милое семейство армян Тоховых. Я помню маму Тохову и ее двух дочурок лет 10-12. Они регулярно снабжали меня книгами. Прочел тогда все, что было переведено на русский из сочинений Г. Уэллса, пропасть подобной другой литературы.

 Запомнились мне морские купания Ейска. Особенно хорош пляж в лимане, при впадении реки Ея. Лиман широкий, вероятно, километров 6-8, на его берегу - Глафировка, едва видимая простым глазом.

Ейск. Вид на лиман и пляж

         Доехать туда можно на парусной лодке, но рискнуть на такой реке я не мог, т.к. не было денег, и нельзя было сказать, когда вернешься домой.

         Но главная прелесть Ейска – весь утопает в садах, и такой пропасти абрикосов я нигде не встречал. Кормили нас, ребят, вероятно, Тоховы, и вообще мамаша присматривала за нами, когда отец уезжал на работу, по своей службе, как районный агроном. Купались мы там ежедневно и сколько хотели. Лиман мелкий, тихий и всегда теплый. Что водичка в нем почти не соленая, на это мы не обращали внимания - по существу,  лиман был весь заполнен пресной водой, принесенной сюда рекой Ея (почти пресная вода в лимане для питья и для полива была совершенно не пригодна. Как же устраивались жители с водой? Очень просто, собирали всю дождевую воду с крыш, пропускали ее сквозь песчаный фильтр и направляли в подземную бетонированную цистерну. Верхний заборный люк держался всегда на замке. Получалась чистейшая вода без запаха и цвета. Я теперь подсчитал, домишко в 60 квадратных метров, при норме осадков 600 мм в год, мог дать 36 тонн воды, т.е. 10 литров в день. По туристской норме это достаточно для семьи в 5 человек. В общем, привозных бочек и ж/д цистерн я что-то не помню).

Часто бывали в Ейском порту. Это такая симпатичная заводь, образованная двумя дугами, дубовыми шпунтованными ряжами, забитыми в грунт. Надводная часть, против волн, была высотой около метра. Подводная часть была, вероятно, тоже порядка метра. Как тут могли причаливать парусники, не знаю. Но нас, ребят, такая глубина вполне устраивала – в каждой щели, между сваями, просунув туда руку, легко можно было нащупать одного-двух бычков и благополучно извлечь их оттуда…

         Любопытно было посмотреть на пришвартованные кормой 2-3 двухмачтовые деревянные парусники. Это такая прелесть, столь же совершенная и понятная, как деревенская телега. Названия все благочестивые: «Св. Николай», «Св. Пантелеймон» и др. На ходу я встретился с таким кораблем где-то не далеко от Голой пристани (устье Днепра). Я пытался его догнать в обычной двухвесельной лодке, чтобы прокатиться на дармовщинку – куда там!! Идет раза в 3 быстрее моих стараний. А ведь это по существу грузовик – обычно возит пиленный ракушечник, откуда-то из района Керчи. Я думаю, тонн 10-15 возьмет в каждый рейс, т.е. не хуже обычного тогда товарного вагона. Из этого ракушечника построен, вероятно, весь Ейск, поэтому он такой чистенький и аккуратный.

         Все лето, т.е. июнь-август, мы провели в благодатном Ейске, а к осени перебрались в станицу Славлинскую (возможно, это станица Ловлинская – А.П.), на реке Кубань, вернее, на ее рукаве, Протоке, где размещался районный зем. отдел, где работал отец. Здесь можно было наблюдать, как быстрая и мутная Кубань образует так называемую бифуркацию, т.е. разделение на два рукава.

Разместились мы там на левом берегу Протоки, неподалеку от реки, в зоне сплошных виноградников. Широченная улица разбита на участки, шириной метров 100, с домом и хоз. постройками, а дальше … виноградник, весь участок, если не ошибаюсь -15-20 га. Хозяин, крепкий казак, лет под 70, Николай Иванович Середа. До войны был крупный винодел, что я быстро усвоил по множеству пустых бутылок с этикетками «Каберне» собст. подвалов «Н.И. Середа и Сыновья» на русском и французском языке. Я, понятно, широко раскрыл глаза, а может быть, и рот, вот он, оказывается, каков буржуй. Из мужиков, кроме Н.И., оказались только два внука примерно моих лет и несколько женщин разных возрастов. Двое сыновей призывного возраста где-то воевали, при тогдашней подвижности фронтов……….., сейчас, когда с этого времени прошло более 65 лет, я не берусь сказать, что-либо определенное.

         Как ни странно, у меня с Ник. Ив. установились самые лучшие отношения - он рассказывал, как в молодости он служил правофланговым в личной охране Александра III и носил красную свитку. В то время я много читал книжек по русской истории, был очень примерным слушателем его рассказов. Особое расположение у него я заслужил за страсть к чтению. Он мне тут же отгрузил стопку журналов «Сельский Хозяин», «Войну и мир» в довольно растерзанном виде, а также «Фрегат Палладу». В общем, этого богатства мне хватило на всю зиму 1920-1921 года. Внукам от деда на дело, а ну-ка Гришка - за книжку!

         Осень далась нам тревожная. Крым тогда был занят войсками Врангеля. Ходили слухи, что Кубань может стать ареной бегства белогвардейцев из Крыма. Помню конные учения каких-то частей, одетых как попало …… в разных листах, с трудом справлявшихся с перестроением на нашей широкой улице. Мы как-то не беспокоились, но однажды отец ушел в свой ЗемОтдел, захватив одеяло и подушку. Несколько дней отец провел в своем ЗемОтделе, на военном положении - обед я приносил ему ежедневно, в судках, и передавал в руки, через низенький заборчик. Через полчаса он возвращал мне посуду….

Он, оказывается, был там не один: агроном, землемер, ветеринар и еще несколько человек из местной интеллигенции. Ожидали высадки в Приморско-Ахтарском. К счастью, десант не состоялся, и наши заложники разошлись по домам.

         Зима прошла довольно спокойно, запомнился мне день в конце марта, в поле я услышал историю о подавлении Кронштадтского мятежа. История казалась совершенно невероятной. Как это могло отразиться на Юге России – я и теперь сказать не могу, помню только, что как только дороги просохли, мы собрались в знакомые отцу места - район Тирасполя, где 10 лет назад отец начинал службу  как молодой специалист.

В Кременчуге у Крамаренко

         Переезд назад прошел без особых приключений, по дороге заехали в Кременчуг, проведать одного из своих друзей-товарищей по политехникуму, Вас. Илларионовича Крамаренко, однако дома его не застали, застрял где-то в Галиции по окончании войны (пропал без вести).

Кременчуг. Вокзал

Жена его, Анна Николаевна, осталась одна с маленьким сыночком Котей, которому в мае 1920 года было что-то около года. Я тогда пожалел только, что не застали дома нашего любимого дядю Васю, бывавшего не раз у нас в деревне. Он был большой любитель устраивать всякие занятные вещи, то автоматическую мышеловку, то самодельные весы для развешивания пороха и дроби и т.п. Анна Николаевна с Котей к осени собиралась в Киев. Я тогда не мог, конечно, представить, какое значение для нас может сыграть этот неудавшийся визит.

Тирасполь

         На маленьком колесном пароходе за одну ночь мы добрались до Киева. Остановились у одного из бесчисленных знакомых агрономов. Отец через несколько дней устроился на железную дорогу. В то время по всем дорогам была введена так называемая агрослужба, предметом ее забот должны были быть снегозащитные посадки на линии и помощь служащим организовывать приусадебные огороды для путевых и станционных рабочих железнодорожников.

         Наступал виноградный сезон, и отец выбрал самый южный участок юго-западных дорог, знакомый ему по прежней работе, - Тирасполь, городок маленький, прижавшийся к быстрому и всегда мутно-желтому Днестру.

Тирасполь. Базарная улица

Тирасполь. Покровская улица

Тирасполь.  Здание земской управы

Жилье, как обычно, отец нашел сразу, вероятно, где-нибудь рядом с квартирой, которую занимал 10 лет назад. Комната оказалась в одном доме с конторой, народу было мало, и на ночь оставались мы с отцом одни… Удивительное время, не правда ли. Мне больше всего понравилась пишущая машинка, на которой один вечер я накропал целый список книг, которые обрался получить в городской библиотеке. Список я подал библиотекарше, чем обеспечил себя чтением не на один месяц.

         Во дворе пробивался крохотный родничок и рядом о….. откос чудесной зеленоватой глины. Здесь мы с Витей провозились на солнышке несколько дней и соорудили нечто вроде средневекового замка, со рвом вокруг стен, башней сантиметров 80 высотой с бойницами и поворотной глиняной гаубицей с круговым обстрелом. Ее мы наводили на какую-то башенку, расположенную на правом берегу Днестра, т.е. в Бендерах, по ту сторону границы.

         Как-то вечером, после работы, мы с отцом направились в виноградники, по дороге отец показал нам крохотный, полу-земляной городок, богадельню местных старообрядцев. В плотном известковом грунте вырыт целый лабиринт проходов - улочек, шириной около метра и глубиной сантиметров в 60. Каждый домик – крохотная, чистенькая и сухая землянка -окошечки со стеклами, на 80 см. от пола. Стены сложены из ракушечных пиленных плит. Крыша односкатная, камышовая, аккуратно подстрижена вокруг. Таких одноместных домиков, я думаю, десятка два. Население -чистенькие старушки. Угостили нас виноградом, от удивления я не запомнил - была ли там своя вода, как отводилась дождевая вода, как топилась печурка….

         Ходили мы с отцом к Днестру и на пляж. Купание здесь - опасная штука. От берега нельзя отойти дальше 1-2 метров, т.е. на глубину чуть выше колен, дальше течение собьет с ног и унесет. Так что ходили на пляж, в сущности, позагорать. Но это требует внимания. Часто поднимается настоящий смерч, крепче держите свое белье, иначе рискуете остаться в одних трусах. К пляжу мы с папой охладели окончательно. Как-то утром по пляжу прошел слух: смотрите-смотрите, кто-то плывет поперек Днестра, говорят, это местный аптекарь. Тут же сверху обрыва послышались редкие винтовочные выстрелы, это наши пограничники открыли огонь по беглецу. Пули ложились фонтанчиком впереди пловца. Это продолжалось более минуты - стрельба прекратилась, когда пловец поднялся во весь рост, и к нему подбежали румынские пограничники. Представление кончилось - вся группа спокойно отправилась в свое расположение, в соседний кустарник.     

Проскуров (Хмельницкий).

Осень, 1921 год

На этом мое знакомство с Тирасполем закончилось, отец выбрал более тихое место - Проскуров, ныне Хмельницкий.

Проскуров. Александровская улица

Здесь мы провели всю осень. Поселились у домохозяйки-польки. У нее был сын, ровесник мне, Зизик. Он познакомил меня с интересными местами в городе. Побывали в костеле. Зизик познакомил меня с ……. – увы, все на польском языке. Даже «Приключения Тома Сойера» по-польски. Через несколько дней отец предложил мне так же заняться польским. Нашелся и преподаватель - Ник. Ник. Воинов. На мой взгляд, глубокий старик, лет 50, доктор философии Бернского университета. Учился он в Кракове, был, кажется, во время войны 1914 года корреспондентом какой-то газеты. Говорил, что учился вместе с Мосариком.

Ник. Ник. Все мечтал перебраться каким-либо способом в Польшу. Отец, бывало, говорил, захватите нас с собой.   

Итак, я при деле. Занятия ежедневные. Чтение и перевод на русский и диктант - польский текст. Это все по книжке, под руководством Ник. Николаевича. Польской болтовни я брал уроки у Зизика.

После украинского, среди которого я вырос, польский давался мне легко (хотя теперь я его забыл начисто).  Кормила нас хозяйка отлично. Ник. Ник. обедал с нами. Рынок в городе был отличный - осень всегда была самым легким временем для хозяек и бездомных бродяг вроде нас. Отец регулярно разъезжал, по линии повсюду встречал всяческую контрабанду из Польши. Привезет, бывало, ящик с чаем, хербата по-польски) или ящик с мылом (мыдло) или ……….и все это мне приходилось распродавать в розницу с рук на рынке (отец, бывало, стоял где-нибудь рядом, просто для моральной поддержки).  Впрочем, милиция к рынку относилась тогда вполне благодушно и меня, с моей сумкой через плечо, никто не трогал. Ходили слухи, наше местное население пограничной полосы в те времена запросто переходило в Польшу ранним утром, а вечером в сумерках возвращались домой. Пограничники всех этих …… знали и пропускали свободно. Вот такие рассказы можно было слышать по всей границе.

         Вот в таких занятиях прошло три месяца. Перед рождеством отец потихоньку собрался в путь. У Ник. Ник. ничего с собой не было, «Все свое ношу с собою». В последние дни перед святками к нам присоединились знакомые Ник. Николаевича, супруги Вонсовские:  Ив. Ив. и его молоденькая жена. Ему - лет 30-32, ей не было и 23 лет. Это были культурные люди, хорошо, по-городскому одетые. Особенно меня  поражала мадам, всегда веселая, причесанная, нарядная и приветливая.

Попытка перейти польскую границу

В конце декабря 1921 года вся наша вышеперечисленная компания, 6 чел., решилась тронуться в путь на лошадях по маршруту: Проскуров –Староконстантинов - Изяслав, по современной автомобильной карте это выходит что-то около 110 км. Этот путь мы проделали в еврейском омнибусе-балагуле. Если вспомнить кинофильм «Пышка» по Мопассану - обстановка во многом схожая, во всяком случае, очаровательная Пышка у нас была, пожалуй, даже интереснее чем в кинофильме.

         Офицеров среди нас не было, поэтому никаких задержек при остановке на заезжем дворе в Староконстантинове не было. На следующий день к вечеру, мы были уже в Изяславе. Подходящую подводу для нас шестерых удалось найти только к вечеру. Через 30 км. лесной дороги добрались до нашего проводника (кажется, лесник или что-то вроде этого) Вечером отогрелись и расположились на ночлег. Проснулись все рано, вероятно, часа в 4. Далее предстояло пройти по лесу еще километров 3-5 и по льду перейти ручеек или речушку, точно не знаю, и вот уже Польша. Шли по тропинке, гуськом:  проводник, отец, Витя, я, далее Вонсовские и замыкал группу Николай Николаевич. Вещей с собой почти не взяли, т.к. должны были пройти за нами о…ые сани с вещами.

Переход границы не удался:

задержание и камера в Славуте

         На рассвете наш проводник сказал нам подождать, пока он пойдет договориться с погранзаставой. Далее все шло по простому сценарию. Подошли к нам два пограничника, и нас троих пригласили зайти в караульное помещение. Хотя мы и не очень озябли, но теплая и светлая караулка не произвела дурного впечатления. Проводника мы больше не видели. Начальство, вероятно, еще не просыпалось, и мы спокойно ждали. Через час появились, таким же образом, супруги Вонсовские, Ник. Ник. мы так и не дождались. Позже мы узнали, что он в дороге почувствовал боли в сердце и тихонько вернулся в хатку проводника. Как объяснялся отец с начальником заставы, точно я не знаю. Нам, ребятам, отец говорил, что в Польше можно будет отыскать мамину сестру, т.е. тетю Настю, которая вышла замуж за поляка еще до войны 1914 года.

Тетя эта бывала у нас в деревне, и я ее хотя и смутно, но помнил. Поэтому желание отца отвезти нас к ней, а может, и самому там остаться, казалось мне вполне естественным. Не знаю, удовлетворило ли пограничников такое объяснение, но думаю, что присутствие двух сыновей повлияло на то, что нас с отцом отвезли в Славуту, где проходила железная дорога, мол, там УТЧК разберется в документах, которые были у отца с собой. В Славуте нас продержали в общей камере с нарами несколько дней, там же мы встретились с Вонсовскими.

         Меня, мальчишку, выпустили сходить на рынок, но я не стал его разыскивать, а пошел прямо к церкви, службы уже не было, и я попал на квартиру к батюшке. Рассказал историю нашего путешествия и попросил хлеба. Матушка связала мне узелок с едой. Что там было - неважно. Я думаю, что завтрак там был неплохой, т. к. дело происходило на святках. Я поблагодарил батюшку и, довольный, отправился в камеру. В камере народу сидело человек 15-20. Лампочка под потолком, тепло, жить можно. И мы с Вонсоновскими, в общем, не унывали.

Шепетовка – Житомир - Киев

Через 3-4 дня нас переправили в Шепетовку. Там ночевали в такой же камере. Отец разговаривал там с ж/д начальством и договорился, чтобы нам дали охранника с винтовкой. Охраннику передали запечатанный пакет с бумагами и поручили ему доставить нас в Киев. Отец, хорошо знавший ж.д. сеть в этом районе, организовал маршрут так, чтобы заехать в Житомир.

 (В Житомире отец разыскал своего коллегу, агронома Микрюковского. Возможно, это был однокурсник из КПИ. Оказалось, что у супругов Микрюковских не было своих детей, и они с удовольствием приняли к себе семилетнего Витю. Он прожил у них до августа, т.е. около 8-ми месяцев. С нашей теперешней точки зрения такой акт милосердия кажется просто немыслимым. А вот было так! Было!).  

Парень с винтовкой оказался очень покладистым, и через несколько дней мы добрались с ним до Киева. Дело было в субботу. Остановились у Анны Николаевны Рубцовой. У них 4-х комнатная квартира. В одной из комнат мы, трое, вместе с охраной, прекрасно разместились. Семья Рубцовых приняла нас радушно, отогрели, устроили купание, необходимое после длинной дороги.

ДОПР и сыпной тиф

В понедельник, отец, вместе с охранником, отправился в Лукъяновскую тюрьму, теперь она называлась коротко и внушительно: ДОПР-дом общественно-принудительных работ.

Киев. Лукьяновская тюрьма

Оттуда отец вышел только в начале апреля. Когда отец не вернулся домой, я как-то не понял, что там происходит, в Лукъяновке. Сидел, должно быть, молча.

Вечером Варвара Николаевна, сестра Анны Ник., померила мне температуру и ушла на свое дежурство в больницу, где она работала. Утром приехала на машине скорой помощи и забрала к себе в Еврейскую больницу. Оказался сыпной тиф. Сколько времени я там пробыл, не помню. Был в сознании, но смотрел на все совершенно равнодушно. Варвара Николаевна навещала меня каждый день, кормила меня, инструктировала нянек, в общем, делала все, что было можно в то время. Осложнений у меня, кажется, не было, но продержали меня там, вероятно, больше месяца. Вышел на волю, когда в Киеве уже начиналась весна. Солнечно, всюду капель. Забрал меня домой С.В. Перлов (но не частный торговец), механик на местной электростанции, муж Варвары Николаевны. Он, пока я болел, виделся с отцом, и отец сообщил, что его, кажется, выпускают на волю, без замечаний, но с обязательством поработать в качестве агронома в их подсобном хозяйстве (по современной терминологии) бывшей Рубежовской колонии малолетних преступников, на полпути в пригород Киева, Святошино, куда ходит трамвай (местность между нынешними станциями метро «Нивки» и «Святошин». Здесь размещалась исправительно-трудовая колония для несовершеннолетних правонарушителей, которую перевели в Киев в 1884 из с. Михайловская Рубежовка, в 135 км от Киева. Колонию основало в 1876 году общество земледельческих колоний и ремесленных приютов. Первым директором был А. Д. Ушинский — брат педагога К. Д. Ушинского. Колония сохранила название «Рубежовская», отсюда и название местности. В Киеве есть Рубежовская улица и Рубежовский переулок – А.П.).

В Рубежовке

Обещание было выполнено, и в конце апреля, мы с отцом перебрались в Рубежовку. Малолетних сорванцов там уже давно не было, двор был заставлен всяким имуществом, оставшимся после войны, фур…., полевые кухни и т.п. Работали там заключенные, заканчивающие назначенные им сроки, так, что я не помню, была ли там какая-нибудь охрана.

Отец мог спокойно выходить в город, чему я даже сейчас не удивляюсь, ведь состава преступления и не было, вероятно, и судить было не за что, но 1922 год только начался,  и не было еще опыта административного воздействия в подобных случаях.

         Таким образом,  отец проработал в Рубежовке до конца с.х. года, т. е. до октября 1922 года. Почти все это время мы располагались в дачных домиках, окружавших колонию, у знакомых. В августе отец съездил в Житомир и привез с собой Витю, который отлично провел время в семье Микрюковских и, кажется, там научился читать. В дачном домике стало прохладно,  и мы перебрались в помещение конторы колонии, в комнату, где хранились архивные документы колонии за минувшие 50 лет.

С разрешения коменданта я освободил от папок нижний ряд полок стенки и разместил там несколько семей кроликов. Это народ тихий и покладистый: принесешь им мешок травы - и все, ну и, конечно, элементарный уход за чистотой клетки. У нас к этому времени появилась нянечка, что ли, Вера - это довольно плотная молодая женщина, большая любительница чистоты и порядка в помещениях. Убирала комнату и кормила нас всех обедом. Больше ничего о ней сказать не могу. Запомнил ее, как она ухаживала за мной, когда я в сентябре подхватил какой-то возвратный тиф. Опять высокая температура и несколько дней в бреду. До сих пор не забуду видения, что ли, как будто меня кто-то гонит забираться вверх по такому туго натянутому тросу, вверх и вверх, скольжу, режу себе руки и опять скольжу куда-то вниз, в пропасть. Должно быть, я здорово метался по кровати, пока Вера не возьмет мои «изрезанные» руки в свои теплые ладошки, тут я успокаиваюсь и засыпаю. Я не помню, как она ушла от нас. Я даже не успел поблагодарить ее….Витя, кажется, в тот раз не болел.

В Киеве. Подготовка к учёбе

К зиме мы перебрались в город и поселились на втором этаже в доме у Анны Николаевны. Отец к этому времени поступил на работу в Киевском Сахаротресте.

Пора было собирать нас всех, четверых, и заняться учебой. Мне было уже 13, младшей, Верочке - около 7. У всех образование - чтение, что придется, а в остальном - нуль. Девочки знали какие-то стишки, я же мог написать какой-нибудь пересказ почти без ошибок в орфографии, но в остальном мог только свободно рассказывать о прочитанном, - вот и все. Начались занятия с частными преподавательницами. Учение шло по старым учебникам. Практического применения полученных знаний не предвиделось. Вопросы по технике задавать учительнице было бесполезно, приходилось заучивать наизусть. А это не нравилось, хотя, впрочем, надежность метода бесспорна. Я, например, до сих пор помню, что звёзды, сёдла, гнёзда, цвёл, шёл, приобрёл, пишутся через Ъ (ять), хотя слышится ё….

         Я, например, помню свой детский вопрос: «Сколько футов в океане?»  Это потому, что у отца в кабинете в углу стояла 10-саженная цепь с футовыми звеньями, которую я не раз складывал после работ в саду.

         Или, когда в 14 году отец подарил мне игрушечный аэроплан Райт, повесив его на нитке в центре комнаты, не зная, где у него перед, а где зад. Разобрались, только обнаружив на нижнем крыле биплана крошечную фигурку пилота, сидящего, надо полагать, лицом вперед…

(Окончание ждём…)

• Виктор Миклашевский и пик имени Пушкина
• Виктор Миклашевский и пик Пушкина (окончание)
• Два Василия (отец и сын Миклашевские)
• «Одиссея» Георгия Миклашевского. Часть первая
• «Одиссея» Георгия Миклашевского. Часть вторая
• «Одиссея» Георгия Миклашевского (продолжение, часть третья)
• Дополнение к «Одиссее» Георгия Миклашевского
• «Одиссея» Георгия Миклашевского» (часть пятая)
• Миклашевские - начало
• Василий Миклашевский: судьба агронома-дворянина