Уважаемый читатель, на сайте «Мастера» опубликовано несколько очерков, посвящённых священнику Владимирской церкви села Фёдоровка, отцу Иоанну Владимирцеву, и членам его большого и дружного семейства («Судьба священника-2», «Из Орловской семинарии – в МГУ (судьба сына священника)», «Дети, внуки и родственники священника Иоанна Владимирцева – в Великой Отечественной войне» и другие – А.П.).

В этом большом, с продолжением, материале, будут представлены воспоминания родного внука священника Иоанна Владимирцева, Игоря Николаевича (22 октября 1922 - 20 ноября 1994), подготовленные к печати его сыном, Николаем Игоревичем Владимирцевым. Я уверен, что  мемуары будут любопытны многим интересующимся историей Орловщины, особенно жителям Покровского района, Малоархангельска и Орла.

Биографическую справку  об Игоре Николаевиче Владимирцеве для канала Яндекс-Дзен подготовил его сын, Николай Игоревич. С биографии я и начну (Александр Полынкин)

Владимирцев Игорь Николаевич

«Родился в г. Малоархангельске Орловской области. В официальных документах записана дата рождения - 25 ноября 1922 г. Как он рассказывал, дедушка пошёл его регистрировать только 25 ноября, надо было платить штраф за то, что не зарегистрировали в течение месяца, но регистратор предложил: «Да вы запишите сегодняшним числом». Вместе с родителями отец проживал в городах: Малоархангельск (1922-1924), Орел (1925), Бежица (1925-1931), Москва (1931-1934), Краматорск (1934-1935), Орел (1935-1941).

В 1941 г. закончил 7-ю среднюю школу в г. Орле. В 1941-1943 гг. - на фронтах Великой Отечественной войны. В январе 1943 г. при прорыве блокады Ленинграда был тяжело ранен, лишился ноги.

Учился на географическом факультете Московского университета (1943-44), но ушел с первого курса. В 1944 г. поступил в Московский государственный историко-архивный институт, после окончания которого (1948 г.) зачислен в аспирантуру. Однако тема первой диссертации (по архиву Красной армии) была засекречена, только в 1955 г. за новую диссертацию «Организация документальных материалов Красной армии периода иностранной военной интервенции и гражданской войны» И.Н. Владимирцеву была присуждена ученая степень кандидата исторических наук.

С 1956 по 1987 г. И.Н. Владимирцев работал в ЦГАОР СССР - сначала в должности старшего научного сотрудника, а с апреля 1967 г. - начальника (заведующего) отдела публикации документов.

Являлся членом редакционных коллегий, ведущим редактором и составителем таких изданий, как «Революционное движение в России в мае - июне 1917 г. Июньская демонстрация» (М.,1959) и «Триумфальное шествие Советской власти» (М.,1963) из серии «Великая Октябрьская социалистическая революция»; «Советское содружество народов» (М.,1972); «Здравоохранение в годы восстановления и социалистической реконструкции народного хозяйства СССР.1925-1940» (М.,1973) и «Здравоохранение в годы Великой Отечественной войны.1941-1945» (М.,1977) и многих других. И.Н. Владимирцев - автор научных работ и публикаций документов в журналах «Вопросы истории», «История СССР», «Исторический архив», «Советские архивы».

В 1960-х гг. преподавал по совместительству в Университете дружбы народов (видимо, это был уникальный случай в истории советской высшей школы - беспартийный лектор читал курс истории КПСС), на протяжении многих лет выступал оппонентом при защите дипломных работ в МГИАИ.

Награжден орденами Отечественной войны 1 и 2 степени, орденом «Знак Почета», медалями, его имя внесено в Книгу трудовой славы ЦГАОР СССР.

Владимирцев Игорь Николаевич

Большая часть этих воспоминаний написана в начале 1942 г., когда И.Н. был временно освобожден от военной службы и проживал с семьей в Глотовке. Конец – уже после тяжелого ранения и демобилизации в 1943 г. Заметно, что он скомкан, похоже, И.Н. хотел уложиться в одну тетрадку. Но главное, вероятно, в том, что возвращаться к тяжелым воспоминаниям недавнего прошлого ему не хотелось, а надо было найти новую цель в жизни.

Отточия воспроизводят пропуски в тексте, где И.Н., видимо, не мог вспомнить названия улиц и переулков и т.д. Неразборчивые слова расшифровываются в квадратных скобках. Курсивом выделены мои уточнения.

Николай Игоревич Владимирцев».

Вместо предисловия

История собственной жизни волновала многих. Мы знаем много автобиографических произведений: «Детство, отрочество, юность» Л.Н. Толстого, «Детство» А.М. Горького и мн. др. Я прожил всего 20 лет. Жизнь была бурной. Сейчас земной шар охвачен пламенем чудовищной мировой войны. Хочется написать пару строк о прошлом.

Том первый. Часть первая. Детские годы.

Среди необъятных просторов России, невдалеке от Орла затерялся маленький уездный городок Малоархангельск. До железной дороги – 14 км. Там жизнь, а здесь все замерло и тихо, тихо. Древние деревянные домики в фруктовых садах, заросший пруд, кладбище с деревянной церковью. Кругом поля. Здесь в 1922 году 22 октября в ненастный осенний день я увидел свет.

Отгромыхали Мировая и Гражданская войны. Поля были вытоптаны миллионами солдатских ног и вспаханы снарядами. Страна переживала страшные лишения и голод. Надо было восстанавливать разрушенное народное хозяйство. Партия по указанию великого Ленина приняла новую экономическую политику (НЭП). В тот год ожило сельское хозяйство, и первые ростки пустила торговля. Такова обстановка, в которой я родился.

Кто были мои родители?

Отец мой, Николай Иванович Владимирцев родился в 1893 году в селе Федоровка Малоархангельского уезда Орловской губернии. Он происходил из семьи бедного сельского священника. Отец и мать его были очень хорошие люди. Несмотря на материальные затруднения, они хотели дать своим детям полное [зачеркнуто: «хорошее»] образование. Папа поступает в Орловскую духовную семинарию. Там он был лучшим учеником. Много читал. Из-за материальных затруднений вынужден был подрабатывать уроками. Из семинарии папа уходит по окончанию седьмого класса. Затем учёба в Московском коммерческом институте. Учебу прерывает тяжелая болезнь лёгких. Он уезжает в Крым, где лечится одновременно с работой (уроки). Далее снова учеба. Денег было очень мало. Приходилось работать в акцизном управлении. Гражданская война вновь отрывает от учебы. Папу посылают в Туркестан. Трудный и длинный путь. Сквозь холод, голод, сыпной тиф. И вот – Туркестан. Солнце, хлеб, урюк… Работа в инженерном управлении Туркестанского фронта. От Туркестана у папы остались богатейшие впечатления. Он частенько рассказывал про кривые улицы и дома с глиняными заборами старого Ташкента, чайханы, арыки, пустыню. Он виделся и был знаком с Фрунзе и Куйбышевым. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если бы папа остался в Туркестане. Однако тянуло на Родину, и после демобилизации он уезжает в Орловскую губернию. В эти годы он защищает дипломный проект и становится инженером-технологом. Годы были голодные, тяжелые. 1920-22. Отец временно работает в родном уезде в различных советских учреждениях (пригодились знания бухгалтерии, полученные несколько лет тому назад).

Владимирцев Николай Иванович

В бывщем имении, а теперь совхозе «Моховое» он встречает Ядвигу Иосифовну Вершилло и знакомится с ней. Возникает любовь,  и они женятся.

Вершилло (Владимирцева) Ядвига Иосифовна

Моя мама

Моя мама родилась в 1902 году в г. Шавли Ковенской губернии [ныне Шауляй, Литва]. Она происходила из бедной дворянской (польской) семьи. [Её дедушка Петр Вершилло, видимо, был литовец из простых крестьян, т.к. служил 25 лет солдатом на Кавказе (владельцы хуторов в Прибалтике от военной службы освобождались; фамилия «Вершилло» по-литовски означает «староста»). Однако его сын Иосиф (1856-1922) стал управляющим уездным казначейством и женился на дворянке Ядвиге Войшвилло (1873-1949). Но родным языком для них был польский]. Отец был чиновником казначейства. Это был честный труженик и очень симпатичный человек. Мама начала учиться в гимназии, но спокойную учебу прервала война. Они эвакуируются в Москву, Курск и, наконец, в Орел. Мама продолжает учиться. 1917 [год]. Революция. Её захватывает революционный шквал. Общественная работа среди учащихся. Её родители уезжают на винокуренный завод в Моховое. Она остается в Орле. Культурно-просветительская работа в воинских частях. Затем… Ночь. Красные покидают город. Взрыв ж.д. моста на Брянск. Утром вступают денинкинцы. У женского монастыря ожившая контрреволюция приветствует белые войска. Звон колоколов, цветы. Впереди колонны шествуют офицеры с револьверами в руках. Начались еврейские погромы. Мама прячет их (евреев) вещи. Однажды офицер, заподозрив её в связи с красными, навел револьвер в лицо (испытывая), но мама не дрогнула, и он не посмел выстрелить. Группа войск Красной Армии нанесла удар от Брянска. Орел снова стал советским. Мама уезжает к родителям и работает там.

Первые годы

Отдельные смутные воспоминания. В 1924 году родился мой брат Ростислав, которого я очень полюбил. Я звал его почему-то Аней. Переезжаем в Орел. Здесь с папой происходит неприятность. Его незаслуженно обвиняют в злоупотреблении. Правда торжествует, но это повлияло на него. Из веселого молодого человека большого роста в кожаной куртке и очках (он носил их с детства) папа становится серьезным взрослым человеком.

Что я помню об Орле? Очень немногое. Мама любила и баловала меня. Она заботливо ухаживала за мной, вела специальный дневник. Для маленького крикуна жарили отдельно бифштексы, покупали шоколад (больше всего я любил «Миньон»), слойки, все это, несмотря на материальные затруднения. Помню прогулки к заброшенному кирпичному заводу. Больше всего я любил гулять с юным братом мамы, моим дядей Эдуардом. У него на руках я произнес свое первое  слово «иней». Затем страшная нелюбовь к врачам. О знакомстве с моими троюродными братом и сестрой Шуриком и Аней [насколько понимаю, речь не о брате и сестре, а о дяде и тёте по отцу – Александре Ивановиче и Анне Ивановне] почти не сохранилось воспоминаний. Ярко запомнилась картина горя по заброшенному хозяйским мальчиком моему любимому кубику. Далее сборы к отъезду. Эдик (так я буду называть Эдуарда) мастерил на бабушкин сундучок затейливый запор (с нами жила мать мамы). Мы переезжаем в Бежицу (затем г. Орджоникидзеград). Хорошо запомнил, как я кушал в вагоне французскую булку с колбасой.

Жизнь в Бежице

Папа работал нач. Технико-нормировочного бюро на заводе «Красный профинтерн» (бывший Брянский завод). Мы немного прожили на одной весьма приличной квартире. Воспоминаний об этом маловато. Помню какие-то интересные открытки, которые мне показывала хозяйка. Моя болезнь (малярия). Ее я схватил при прогулке на реку Болву. Даже комара запомнил, который меня укусил. Температура и хина. Больше говорить нечего. Раз мне в ухо попала мука. Она бы вылетела сама, но я стал доставать пальцем. Разболелась голова, болело ухо. Маме посоветовали сделать мне на ухо компресс из водки. Но, увидев бутылку с водкой, я закричал, так как боялся от компресса стать пьяным. С трудом удалось меня уговорить.

Врачи посоветовали переменить мне климат. Мы поехали в Орел к дяде. Малярию как рукой сняло. Из этой поездки я помню замечательные слойки кондитерской «Колибри» в Орле, которыми лакомился.

Да, совсем забыл написать пару слов о моих поездках в Москву. Впервые я очутился там в 1923 году. Затем мы поехали в Москву в 1926 г. Ехали через Орел. Я помню путь на извозчике (ночью) до орловского вокзала, ожидание поезда. В Москве. Деревянный мавзолей Ленина. Покупка замечательного свитера (шерстяного, тонкого) у Иверских ворот и покупка книжки «Детки в клетке». Я увидел её на витрине и захотел приобрести. Читать я еще не умел и заявил маме, что хочу книжку про зверей. Мы заходим в магазин, и мне несут книги про зверей, но не те. Я – в рёв. Меня успокаивают – всё тщетно. Наконец, случайно напали на неё.

Помню приезд Эдуарда, который мне подарил книгу про лаптя. Эдик кончил в Малоархангельске 8 классов, участвовал в самодеятельном театре и решил, что больше учиться не стоит. Его посылают в Москву, чтобы получить какую-нибудь специальность, однако Эдуард предпочитает развлечения, кино. Пробовал начать курить. С чего начать? Ну, ясно с сигар. Закурил, затошнило. Бросил. Затем очутился в Фокинском поселке под Брянском. Все-таки ближе к своим. Ничего не выходит. Переезжает в Бежицу, пробует учиться в ФЗУ. Чему он там научился – не знаю. Помню, как на какой-то демонстрации он шёл в цилиндре (в колонне ФЗУ), изображая лорда Чемберлена. Думал стать пожарным, был сторожем на стройке, наконец, чернорабочим. У него были золотые руки и порядочный ум. Чего только он не мастерил! Он чинил обувь, часы, слесарничал, столярничал, занимался фотографией и многим другим. Очень любил читать. Приходя в его комнату на … переулке,  я с интересом смотрел его книги и журналы. Он выписывал ленинградский «Вокруг света» с приложениями, покупал московский «Вокруг света» (мы часто ходили с ним в киоск на базаре, где у него была знакомая). Понемногу Эдик становился дельным человеком. Мы с братом очень полюбили его. Как я любил гулять с Эдиком, слушать его рассказы, ходить в кино. Кстати, он предпринял в это время одно эксцентричное путешествие. Поехал с 30 рублями в кармане в Киев. Туда добрался кое-как. Рассказывал много. Мне запомнилось: в Киеве трамваи были с плетеными креслами. Назад ехать было труднее (не было денег), пришлось ехать на товарном поезде.

Переезд на новую квартиру. Помню, как папа в белой толстовке расставлял мебель. Квартира оказалась большая, светлая, но сыроватая, и я чуть было не получил всерьез ревматизм. Дом был каменный, двухэтажный. Он состоял из четырех квартир. Мы жили на втором этаже. Был двор с несколькими деревьями, большой, просторный. Первая особенность-он примыкал к железной дороге, отсюда интерес к ней. Я с большим вниманием наблюдал за поездами, знал все системы паровозов, так что когда я начал рисовать, то первые рисунки были паровозы (недурно получалось). Меня спрашивали, кем я хочу быть, и я отвечал: сцепщиком, затем машинистом, путейцем [в 60-х – 70-х годах И.Н. вспоминал, что первой привлекла его профессия смазчика, который ходил с маслёнкой с длинным хоботком и доливал масло в буксы]. Вторая особенность двора – в некоторых местах был песок. Мы со Славой часами возились в нем и придумывали затейливые игры. Я любил петь с детства, но очень стеснялся.

То были годы НЭПа и, хотя папа получал немного, что-то около 400 рублей, нам жилось неплохо. В Бежице были хорошие базары. Напротив был магазин, называвшийся «ночным». В нем я сделал первую самостоятельную покупку. Сколько вкусных вещей я поел в те годы! К нам часто приходили гости. Обычно это были: инженер Григорович, инженер Лоренцо (он был итальянец, жена - украинка из Белой Церкви, в которую была влюблена. По её словам, там помещался «земной рай»). [Связь с этой семьей сохранялась до 1950-х годов, в начале 1953 г. И.Н. ездил к ним в гости в Нижний Тагил]. Надежда Петровна Чумакова, жена белого полковника, эмигрировавшего в Париж, интересная во всех отношениях женщина (она вышла второй раз за инженера), и некоторые другие. Составлялась партия в преферанс. Я с интересом следил за игрой (так как мы с братом рано научились играть в карты). Затем – вечерний чай. У меня была замечательная фарфоровая чашка. Хотя мне ужасно хотелось спать, но я усаживался на своем замечательном кресле и насыпал ложечки три [сахарного] песку в чашку. После этого чай пить было невозможно, и я спокойно удалялся спать. По различным торжественным случаям готовились пироги и пирожки с капустой, мясом, рисом и торты, а также пасхи и куличи (Эдик чудесно раскрашивал яйца к Пасхе), безе и хворост. Много было вкусных вещей: пирог с маком, цыганский мазурок, крендель с изюмом, песочное и медовое печенье, марципан, но самым вкусным был, конечно, королевский мазурок.

Я запомнил картину кухни, где идут приготовления к какому-то празднику. Ярко пылают дрова в русской печи (большой-большой, под которой жили сверчки). Потрошат гуся. Я перебираю изюм и непонятно, куда больше попадает: то ли в рот, то ли в миску.

Рождество. В сочельник в углу столовой стоит большая елка. Её долго украшали. Всё искусство Эдика было привлечено на помощь. Теперь елка сверкает «серебром» и «золотом». С треском загораются свечи. Вечером мама целует меня на ночь, может быть, поет (например: «Мороз-воевода», «Скучно в хате, душно в хате» - эти песни я так любил! Они убаюкивали меня). Я борюсь со сном. Я должен увидеть «деда Мороза». Но засыпаю, а утром чулок, привешенный к спинке кровати, полный и тяжёлый.  Чего тут только нет! И красивые тульские пряники, и ландрин (я его очень любил) и др. Раз под елкой мы со Славой обнаружили замечательные санки. Помнится, в это время елки бывали даже в некоторых магазинах. Так раз я видел интересную елку в книжном магазине.

Еще о знакомых. Помню Зинаиду Орестовну Стонову (бывшую жену видного писателя), очень симпатичную актрису. Она нас проводила в кино. Кстати: я рано начал посещать кино. Мне очень нравились кино-картины с Дугласом Фербенксом «Багдадский вор», «Робин Гуд», «Знак Зеро». Больше всего я любил ходить в кино с Эдиком. Затем припоминаю знакомого мамы пианиста Бердичевского, о котором я думал, что он обязательно из Бердичева. О цирке. Цирк был в Брянске. Одно время им очень увлекался Эдик и каждый день ездил туда. В Брянск начал ходить автобус. Эдик обычно садился на базаре, когда автобус шел ещё в Бежицу, а затем, в рейсе на Брянск, занимал свое излюбленное место около шофера. Мы тоже ездили с ним на автобусе. Было интересно. Около Брянска находился большой аэродром. Здесь можно было видеть довольно много самолетов. В 1930 году в одной из церквей Бежицы открылся цирк. У него было достаточно средств (соседство крупного завода) и, кроме того, Москва была недалеко. Поэтому в цирк приезжали очень хорошие актеры (в том числе иностранные). Мне запомнились эквилибристки на проволоке сестры Кох и др. [в 60-х – 70-х годах И.Н. вспоминал домашние представления «цирка» при самом активном участии Эдуарда. Так, в номере «канатоходец» веревка натягивалась на небольшой высоте над полом, под ней проползал на четвереньках Эдуард, а Игорь балансировал у него на спине. В «сверхметком стрелке» Эдуард из-за ширмы гасил свечи, разбивал блюдечки и т.д. К сожалению, я не запомнил точное содержание фокусов, они основывались на совершенстве реквизита, тоже изготовленного Эдуардом]. В театре я был несколько раз. Слушал «Севильского цирюльника», но не понял. Смотрел «Гейшу», однако большее удовольствие получил когда после спектакля выскочил одетый оборванцем артист и запел, аккомпанируя себе ложками, «Позабыт, позаброшен».

Мы часто ходили к Чумаковым. У них было много интересного: разговоры, [заграничные] открытки и т.д. Когда их дочь Ольга (часто катавшая меня на велосипеде) вышла за торговца сливочным маслом, то мы заходили и к ней. Её муж был хороший радиолюбитель и смастерил радиоприемник. Слушали радио.

Были еще знакомые – знакомые бабушки. Это: сапожник из западных областей, чинивший обувь баснословно дешево; какой-то придурковатый дядя, который мог переколоть воз дров за 20 копеек; какие-то портнихи и т.д.

Теперь о прогулках. Гуляли мы обычно с бабушкой вдоль ж.д. линии к лесу, считали расстояние по трубам (которые прокладываются под насыпями). Брали бутылку с водой, покупали французскую булку в пекарне на … улице. Тихо шли дальше. Раз ходили по вагонеточной линии к … заводу. По вечерам ходили в сад слушать музыку. Садов было много: …

Об играх можно написать целую книгу. Во-первых, играли во дворе, затем дома. Играли в «магазин» (т.е. торговлю), «пожарных» и мн. другое. Особенным почетом пользовались [плюшевые] мишки. Их было несколько, но больше всех выделялся Славин «Ку´лик». Мы много возились с ними. Всех игр не упомнишь. В них участвовали ребята соседей.

Я рано научился читать и с интересом заглядывал в книги. Помню мое внимание к таким событиям, как конфликт на КВЖД, трагическая гибель «Италии». Мама с папой часто ездили в Москву. Помню их отъезды и приезды. Во время отсутствия мамы Эдик уделял нам большое внимание. Чего только он не придумывал! Приезжая из Москвы, папа и мама привозили подарки. К нам приезжали родные. Обыкновенно бабушка (мать отца) с Пелагеей Николаевной (его тетя) и тетей Аней направлялись в Ленинград, а по дороге заезжали к нам. Начинались рассказы про далекую Федоровку. Я с интересом слушал, многого не понимая. Из родных мест приезжали отдаленные знакомые папы (устраиваться на завод) и обязательно заходили к нам. В 1930 г. Эдик впервые получил отпуск и решил отправиться в Мурманск. Поездка прошла благополучно. Вернувшись, он много рассказывал про Мурманск, про полярные ночи. Привез кусок апатита.[По рассказам самого Эдуарда Иосифовича уже где-то в конце 1980-х -1990-х годах, он вышел на обратном пути на маленьком полустанке, чем немало озадачил местного уполномоченного ОГПУ. Понятие «туризм» тогда почти никому не было знакомо. На всякий случай, все два или три дня, которые Э.И. провёл там, уполномоченный всё время ходил с ним. Было это летом (Э.И. вспоминал, как собирали ягоды: отойдя на 300 или 400 м от деревни ложились на поляне и черпали руками в траве), так что скорее он рассказывал про белые ночи и разве что по контрасту – про полярные].

Теперь о своих собственных путешествиях. Несколько раз был я в Федоровке. Первый раз мы ехали в Федоровку со станции Змиевка. Помню, как мои ноги возчик придавил тяжелым мешком. Я страдал, но почему-то не говорил об этом. На этот раз в Федоровке собрались все родные. Было шумно и весело. Мне нравилось есть окрошку из одной чашки. Нравились маленькие золотые чайные ложечки с витыми ручками.  Из Федоровки ехали на нескольких подводах.

Второй раз был я у бабушки в 1930 г. Запомнился Малоархангельск, где мы были проездом. Я с мамой посетил несколько знакомых. У одного доктора помню роскошное по тому времени угощение. Малоархангельск удивительно яблочное место. То был яблочный сезон, и я объелся яблоками. В Федоровке было прохладно. В этот раз смотрел находящиеся здесь «Нивы». Узнал федоровскую знаменитость, некоего Пал Петрова (Павла Петровича),  который преуспевал всюду, а попросту был чем-то вроде писаря.

Затем мы были в Федоровке в 1931 году летом с мамой и Славой. Вместе с нами там же были мои двоюродные братья и сестры. Бабушка проявляла обо мне нежнейшую заботу. Я играл с моим двоюродным братом из Орла Геной и его сестрой Леной. Впервые в жизни проехался на лошади. Смотрел старые журналы, но больше всего «Летопись войны с Японией», которой сильно заинтересовался и из которой делал зарисовки. Мы побывали в бывшем помещичьем парке. С приключениями доехали до дома. В Федоровке для нас запрягли шарабан. И вот на шарабан взобрались я, мой брат, мама и двоюродный брат Митя (кучер). Лошадь «Мошка» лениво взмахивает хвостом. Наконец, трогаемся. «Мошке» в субботу сто лет стукнет и весьма удивительно, почему она еще жива. Сделает три шага и станет. Бить её категорически запрещено. Митя уговаривает – ей все равно. Беспредельные средне-русские просторы, описанные когда-то Тургеневым. Кое-как дотащились до «Кругленького» (есть такой овражек под Малоархангельском) и вдруг (почему-то всегда несчастье случаются вдруг) ломается колесо. Пришлось  добираться с попутчиком до Малоархангельска. Между прочим, «Мошка» была хитрая бестия. Когда Митя уезжал домой, она от нетерпения чуть не высадила ворота. На [станцию] Поныри вез нас бывший кавалерист. Не помогло: колесо все равно сломалось. Пришлось ему отпрягать лошадь и скакать в ближайшую деревню за помощью. Не успели мы добраться до вокзала, как началась страшная гроза. На поезд сесть было трудно. Маме приходилось дежурить у кассы, а я, со слипающимися глазами, охранял вещи. Меня стала занимать разговором интересная соседка, дочь греческого фабриканта, жена нач. Тифлисского ГПУ.

В 1929 году я несколько познакомился с Москвой. Был в зоосаде. В шапито видел жонглирующего на лошади горящими факелами Ф[еррени]. Слышал, как куранты Спасской башни играют «Интернационал» в 24.00.

В 1930-31 гг. был два раза в Ленинграде. Город, бесспорно, красивый, но мне не понравился: очень нездоровый климат. Что запомнилось больше всего? Масса памятников: Екатерина, Суворов, Александровская колонна (она, если посмотреть вверх, кажется падающей). Петр на бронзовом коне (Петрус примус … Екатеринус). Кони на Аничковом мосту. Золотая шапка Исаакия. Летний сад с деревянными фигурами. Монументальные дворцы. Адмиралтейство. Петропавловка, где в равелинах когда-то томились борцы за свободу. Елагин остров. Был в Лесном, на взморье, в Стрельне, где понравился чудесный сад с искусственными водопадами. Здесь видел Финский залив. Вот уж действительно «Маркизова лужа». Вдали в туманной дымке чудился Кронштадт. Затем Русский музей и Эрмитаж с полотнами знаменитых живописцев. Беда в том, что я тогда был слишком молод, чтобы понимать их. Детское село. Парк с задумчивым Пушкиным. Дворцы. Екатерининский  очень хорош. Отделка отдельных покоев замечательна (зала, обитая китайским шелком, зала с замечательным резонансом). В саду домик. В нём на втором этаже стол для гостей, тарелки на который подавались при помощи хитроумного деревянного механизма. Кстати, о «ленинградских». В Ленинграде жила моя тетя Лара, врач. У неё было двое детей. Первый Дмитрий, долговязый, умный юноша. Стал впоследствии инженером – радистом, работником Главсевморпути. Хотел на гидрографическом судне «Вега» пройти по Северному морскому пути, но был затерт льдами в море Лаптевых, и спасен на самолете и собаках. Его подруга Ирина, которая мне очень нравилась. Кира – его сестра, симпатичная, культурная девушка. Я очень любил с ней беседовать. В Ленинграде мы заходили к профессору Салазкину (светило научного мира, друг Павлова), который в свое время был министром Временного правительства. Видел его мельком (С. доводился мне десятым киселем на какой-то воде). [Для точности – муж двоюродной сестры отца (племянницы Марии Ивановны Владимирцевой)].

О юге

Мы ездили в Алушту [в 1927 г.]. Туда дорога не запомнилась. Отдыхали в доме отдыха. Запомнил, как мы ехали назад.  Вёз частный шофер (должно быть, в прошлом погонщик волов, т.к. останавливался у каждого колодца). В Симферополе попали под страшный ливень. Здесь в ресторане я отведал шашлыка. Заходили к очень дальним родственникам. На обратном пути сломался паровоз, и поезд встал. Ждали крушения. Вышли из вагонов, но все обошлось благополучно.

Далее я был на Кавказе в Геленджике [в 1929 г.] Ехали от Орла до Тихорецкой на курьерском поезде. Помню картину посадки, когда к перрону подкатил сверкающий огнями и тяжело дышащий паровоз. Мы заспешили в мягкий вагон. В поезде был вагон-ресторан, и я первый раз обедал в нём. Издали видел Краснодар. К Новороссийску ж.д. путь идёт через горы. Поезд имеет толкача [второй паровоз толкал сзади]. В горах прекрасные виды. Новороссийск с его цементными заводами. Оживление в порту. Иностранные суда. Один итальянский трехтрубный пароход. Золотистое зерно течет в трюмы. Геленджик. Поездка в Солнцедар (на моторке через бухту), где мы заходили, прогулка на [Толстый] мыс. Шторм, когда в бухте волны захлестывали набережную. Мы решили проводить папу в Новороссийск. Автобусы не ходили, катера тоже. Море было неспокойное. Рискнули ехать в моторке. Меня укачало, и я заснул. Перед отъездом чуть не умер от болезни живота. Обычно я ничем не болел. Только последние два года начали температурить. Обратились к врачам. Они заявили, что это от  хронического воспаленного состояния слизистых оболочек носа. Между прочим, меня с трудом удалось уговорить сходить на рентген и исследование крови. За это мама подарила мне пару книжек. Одна из них, «Три толстяка» Ю. Олеши,  мне очень понравилась.

В 1930 г. мы предприняли «семейную» поездку в Феодосию. Сняли комнату и отдыхали. Помнится порт с иностранными судами, развалины древних генуэзских башен, прекрасная вилла б. турецкого фабриканта Стамболи, где так хороша мозаика. Ходили в горы. Были в мусульманской мечети. Величественное здание. Посетил картинную галерею Айвазовского. Я был очарован его картинами. По соседству жило несколько ребят. Мы играли в различные игры (например: казаки-разбойники). Было сделано деревянное оружие – сабли. Руководил сын капитана, начитавшийся Марка Твена, так что у нас был душок Тома Сойера. Однажды утром я подошёл к окну и отшатнулся. По лазурной воде бухты скользил большой парусный корабль. «Не сплю ли я?» - пронеслось в мозгу. Но это не было сном. Это был учебный корабль «Товарищ». Мы посетили его. В Феодосии я обратил впервые внимание на одну девочку (дочь повара, неинтересную). Почему-то я покровительствовал ей. Из Феодосии съездили в Коктебель с его знаменитым пляжем и морем в Ялту. Первое путешествие по морю. В Ялте ходили в Ливадию (б. царский дворец), а на обратном пути, на пароходе, видели сверхтолстого человека – сплошной живот.

Я очень любил рассказывать Славке всевозможные затейливые, умные и не совсем умные истории. При рассказе я всегда не то чтобы быстро ходил, а летал и ударялся с разбега о стену. Я и Слава выдумали свои мифические страны, носившие уже совсем удивительное название «Полюшка». Делали свои книги и журналы, т.е. писали название и рисовали картинки, а вместо строк были какие-то разводы.

Слава был замечательный мальчуган, всегда такой уравновешенный и уступчивый. Мы с ним дружили крепкой настоящей дружбой. Я привязался к нему и полюбил его.

Папа проявлял о нас очень большую заботу, и мы любили его, частенько надоедая. Он был очень загружен работой.

Больше всего на свете я любил свою дорогую мамуську, любил всепоглощающей любовью. Наша семья жила хорошо, дружно. Мы учились быть честными тружениками науки, пламенными патриотами своей Великой Родины. За замечательное воспитание, за безграничную заботу и любовь, за золотое детство, за всё приношу на этих страницах самую большую благодарность своим родителям.

Да, детство было золотое, безмятежное. Ни одна тучка не омрачала его небо. Особенно помнится зима 1930 г., когда я был как-то до конца счастлив.

Папа много, очень много трудился, стал общественником, завоевал авторитет. Он вступил в кандидаты ВКП(б), избирается членом Зап[адного] Облисполкома, назначается коммерческим директором гиганта «Красный Профинтерн». Он часто писал в газету и написал несколько брошюр.

Ещё несколько строк о Бежице. Т.к. в городе была зам[ечательная] заводская пожарная команда, то я долго и сильно увлекался пожарными.

Об Эдуарде. Он женился на красивой, но пустой девушке (Марусе) и переехал жить в Брянск. Перед этим он побывал в школе военных шоферов в Смоленске и получил там много впечатлений.

Я начал учёбу в первом классе. Школа была неважная. Я заболел. Назревал переезд в Москву. Пришлось [прекратить] учёбу. Папа уехал в Москву в [Всесоюзное] объединение [вагоностроительных и тормозных заводов]. Зимой 1931 года мы тронулись в Москву. Помню, как поезд подходил к Москве. Из окна мягкого вагона смотрел на проносящиеся мимо стройки.

То были годы первой пятилетки, годы реконструкции. Их забыть нельзя. Интересное было время, боевое. Партия под мудрым водительством Сталина взяла курс на реконструкцию народного хозяйства. Началась сплошная коллективизация. Создавались колхозы. Строились гиганты: Днепрогэс, Магнитка и другие. Классовые враги оказывали отчаянное сопротивление, но кулачество было ликвидировано как класс. Все это встает ярко в моей памяти.

Были мобилизованы все внутренние ресурсы. Выпускались займы. Ввели карточки. Появились распределители. Был 1931 год – год третий, решающий.

Конец первой части

(продолжение следует)

• Преображенские и княгиня Анна Тенишева
• Преображенские: советский врач и корниловский офицер
• Освящение памятника на могиле отца Иоанна (Владимирцева) в селе Фёдоровка
• Панихида в селе Фёдоровка
• Памяти Владимира Владимирцева
• "В железных ночах Ленинграда" (к 75-летию Победы)
• Из Орловской духовной семинарии – в МГУ (судьба сына священника)
• Дети, внуки и родственники священника Иоанна Владимирцева – в Великой Отечественной войне (к 75-летию Победы)
• Дети, внуки и родственники священника Иоанна Владимирцева – в Великой Отечественной войне, ч.2 (к 75-летию Победы)
• Первая (к 120-летию со дня рождения Анны Ивановны Владимирцевой)