Ежегодно 6 июня в нашей стране отмечается Пушкинский день, а во всем мире - Международный день русского языка. Этот праздник учредил департамент ООН по общественным связям. По его данным, русским владеют около 250 миллионов жителей планеты.

Этот день невероятно важен для русского языка. Именно 6 июня родился Александр Сергеевич Пушкин, которому и ставят в заслугу появление современного русского языка, коим мы пользуемся в данный момент. Пушкин – любимый русский писатель, поэтому объяснять – почему именно 6 июня, в день его рождения, было решено сделать День русского языка, нет никакой необходимости. Просто потому, что Пушкин – это наше все.

В прошлом году, когда отмечалось 220-летие со дня рождения Великого поэта, исследователь и краевед Вячеслав Рыбников выпустил в издательстве «Картуш» книгу, посвящённую Александру Сергеевичу: «Когда не буду я повешен…». Пушкин. Тайный путь на Кавказ». Но этим изданием Вячеслав Константинович не ограничился. Он продолжает изучать жизнь и творчество Пушкина. Предлагаю читателю познакомиться с очередным его очерком по вечной и бесконечной теме пушкинианы (Александр Полынкин)                                      

Вячеслав Рыбников

                                     «Елизавету втайне пел…»

«…Теперь уже можно писать

царствование  Николая и об 14-м декабря»

Пушкин в разговоре с А.Н.Вульфом

15.IX.1827

         В издании книги «Когда не буду я повешен…». Пушкин. Тайный путь на Кавказ» я лишь слегка коснулся вопроса связей пушкинского путешествия с Белёвом. Городок сей никак не мог быть обойдён вниманием поэта уже в силу того, что он хорошо вписывался в направление его движения – от калужской усадьбы Орловых в сторону Орла, возвращая Пушкина на харьковский тракт движения к Кавказу. Но, кроме того, как мы знаем, сам путник не только не обошёл его реальным маршрутом, но и упомянул уездный городок в самом начале своих записок наряду с губернскими центрами. Уже при подготовке к публикации отрывка из записок явно чувствуется  настойчивое желание Пушкина протолкнуть это начало через цензуру, поскольку вместо него в тексте остаются пропуски в виде тире. В основном, конечно, в пропуск попадает ермоловский эпизод, но вместе с ним и первое предложение с упоминанием Белёва. Через 6 лет в вынужденной, по свидетельству самого автора, публикации записок в журнале, автору удаётся, всё-таки, пробить основную структуру этого предложения, даже в угоду цензуре оставив его без логического конца (см. «Когда не буду я повешен…», С.154-160).

         Без сомнения, отметить Белёв своим посещением Пушкину в поездке было важно. Но зачем? Думаю, что современники, читавшие в 1836 году журнальную версию «Путешествия в Арзрум», с пониманием отнеслись к промелькнувшему упоминанию этого городка. А некоторые в качестве замены ***, возможно, даже строили догадки, что же (или кого же) Пушкину удалось увидеть именно в Белёве, а не в Орле. Нашему же поколению, исторически оторванному от того времени, подчас вникнуть в пушкинские мысли достаточно сложно, поэтому приходится уповать на догадки некоторых исследователей.

Впервые логическая связь имени Пушкина с Белёвом выстроилась у одной из интерпретаторов рисунков Пушкина, саратовской исследовательницы Л.А. Краваль, в очерке из авторской книги «Рисунки Пушкина как графический дневник» (1997). Заканчивается он как раз этой мыслью: «…Елизавета Алексеевна умерла в Белёве … в ночь с 3-го на 4-е мая 1826 г. В Белёве было похоронено сердце царицы.  Выехав в своё второе кавказское путешествие 1 мая 1829 г., Пушкин сделал большой крюк: «… Из Москвы поехал я на Калугу, Белёв и Орёл, и сделал таким образом 200 вёрст лишних; зато увидел Ермолова». Следовало бы, наверное, написать: зато именно в первых числах мая поклонился в Белёве сердцу царицы, – но умолчал… А как бы вы хотели?..».

         Свой очерк Краваль назвала пушкинской строчкой «Елизавету втайне пел…», но само опорное стихотворение для поклонников высокой, всепоглощающей любви поэта к императрице, из которого взята эта строка, не разбирала, и про то, как оно оценивалось академическим пушкиноведением того времени, умолчала. Лишь вскользь заключила: «Право, были у Пушкина основания сказать в стихах, адресованных Елизавете Алексеевне: "Елизавету втайне пел"».

         Что же это за стихи с упоминанием Елизаветы? Нам придётся подробно разобрать их, поскольку, до некоторой степени, от их правильного восприятия зависит и объяснение пушкинского упоминания Белёва. Стихотворение это, хоть и непросто для понимания, но достаточно хорошо изучено. Называется оно «К Н.Я. Плюсковой» (по беловому автографу «К Н.Я.П.»), хотя впервые было опубликовано в 10-м номере журнала «Соревнователь просвещения и благотворения» в 1819 году под не совсем коротким названием «Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елизаветы Алексеевны». Авторитетные пушкиноведы советского периода (а также и ряд дореволюционных), в частности, М.А. Цявловский, Б.В. Томашевский, Ю.Г. Оксман  и другие трактовали его как гражданское, с политическим подтекстом. Новейшие комментаторы «Полного собрания сочинений» поэта текущего XXI века (ПСС в 20 томах, т. 2, кн.1, 2004 г., с. 559)  уже отходят от такого понятия, заявляя, что вряд ли сам Пушкин рассматривал это стихотворение как политическое. Между тем, буквально за 9 лет до этого, в конце прошлого XX века  в научных комментариях к его дневнику 1833 года, где поэт  упоминает о записках Елизаветы, можно было прочесть: «Некоторые деятели Союза благоденствия, будучи сторонниками конституционного правления, хотели возвести Елизавету Алексеевну на престол. К ним принадлежал, в частности, Федор Глинка, который начал „кампанию" в пользу Елизаветы, втянув в орбиту действий общества молодого Пушкина. Пушкинское стихотворение „К Н.Я.Плюсковой. В ответ на вызов написать стихотворение в честь императрицы Елизаветы Алексеевны" (1818) было откликом на агитацию Ф. Глинки» (А.С. Пушкин «Дневники. Записки», 1995 г., С. 223).

Однако через неполное десятилетие читаем: «Нет достаточных оснований полагать, что оно было внушено Пушкину Глинкой и свидетельствовало о связях поэта с Союзом Благоденствия…  Глинка действительно использовал стихотворение в агитационных целях, но едва ли был его непосредственным вдохновителем» (ПСС в 20 томах, там же).   

         Для того, чтобы оценить самостоятельно и непредвзято стихотворение, которое  имеет такую крайне противоположную интерпретацию то ли политического, то ли любовного плана, думаю, с ним надо познакомиться полностью, включая и некоторые разночтения. Вот оно:

                               На лире скромной, благородной 
                                      Земных богов я не хвалил 
                                      И силе в гордости свободной 
                                      Кадилом лести не кадил. 
                                       [Природу]^[1] Свободу лишь учася славить, 
                                      Стихами жертвуя лишь ей, 
                                      Я не рожден царей забавить 
                                      Стыдливой музою моей. 
                                      Но, признаюсь, под Геликоном, 
                                      Где Кастилийский ток шумел, 
                                      Я, вдохновленный Аполлоном, 
                                      Елисавету втайне пел. 
                                      Небесного земной свидетель, 
                                      Воспламененною душой 
                                      Я пел на троне добродетель 
                                      С ее приветною красой^[2]. 
                                      Любовь и тайная Свобода
                                      Внушали сердцу гимн простой, 
                                      И неподкупный голос мой 
                                      Был эхо русского народа.

         Ну, и что это?  Шедевр пушкинской любовной лирики, подобный «Я Вас любил…»!?  К чему это упоминание царей, кадила лести, добродетели, народа и свободы? Какой смысл вообще в стихотворении, посвящённом императрице, где слагается «гимн любви и красоты», употреблять понятие свободы? Зачем оно здесь? Современная наука объяснит вам это так: «Свобода» здесь – не политическая, но философская, эстетическая категория. Состояние внутренней («тайной») свободы для Пушкина сродни поэтической праздности…  «В истории бытования послания «К Н.Я. П<люсковой>» термин «свобода» получал каждый раз особую смысловую нагрузку – в зависимости от функциональной роли стихотворения. Оппозиционно настроенные современники, используя стихи в пропагандистских целях, интерпретировали термин как «политическая свобода» (отсюда присутствие в многочисленных списках слова «свобода» в ст. 5 вместо «природа»…), (ПСС в 20 томах, там же). И что же, сам Пушкин не относился к оппозиционно настроенным современникам, и, общаясь с таковыми,  не знал, как его интерпретировали, или может быть вычёркивал это слово из всех попадавшихся списков? Отнюдь!

         В альбоме лицейского товарища поэта – кн. Горчакова, которого вряд ли можно отнести к оппозиционерам, сохранилась копия, внимательно просмотренная самим Пушкиным, по сути – это одна из последних авторских редакций стихотворения, предположительно, сентября 1825 года (исправлено 3 ошибки). В ней, как и в большинстве пушкинских собраний сочинений, начиная с дореволюционных, стоит слово «свобода»,  не тронутое автором. Более ста лет оно стояло, пока современные, облечённые научными познаниями, филологи, вдруг, не взялись усиленно отмывать якобы порозовевшего за советский период Пушкина. Наиболее показательна в этом плане статья А.Г. Готовцевой «Как "природа" обернулась "свободой": к истории публикации одного пушкинского текста в журнале ”Соревнователь просвещения и благотворения”».

         С первым словом «свобода» она расправляется с помощью ироний В.Д. Рака, язвительно «уличившего» М. Цявловского, готовившего к 1947 г. очередной том «Полного собрания сочинений» Пушкина, в подмене слова «природа». Между тем, замену эту, как совершенно определённо мы видим из альбома Горчакова, жаждал и сам автор, что вполне объяснимо после 5-летних его ссылок. Да и в данном контексте, понятия эти для него несколько сходные, ведь недаром в том же 1819 году он пишет: «Простой воспитанник природы, Так я, бывало, воспевал Мечту прекрасную свободы И ею сладостно дышал...».

         Со вторым словом, спаянным с прилагательным «тайная», уже так легко расправиться не удаётся. Оно и понятно: «тайной свободе» посвящены тома научных изысканий, давно превратившие её в запутанную проблему.   

         Но и здесь автор статьи предлагает оригинальное объяснение: «…в актуальном контексте эпохи «свобода» была явно многозначной. Например, один из главных мыслителей эпохи М.М. Сперанский утверждал: «Свобода есть власть над самим собою». Свободу он определял через понятие «любовь»: «Любовь и свобода суть одно и то же. Любовь есть союзность, свобода есть самостоятельность. Одно бытие союзное есть бытие самостоятельное». Должно быть, в данном случае Пушкин близок к такой трактовке «свободы», предложенной Сперанским. А поскольку открыто выражать свою любовь к императрице простому смертному было невозможно[^[3]], «свобода» становится «тайной» и должна прочитываться как тайная любовь или как свобода тайно любить».     Ей богу, странно читать такое о поэте, который всенародно признаётся в своей «тайной любви» к императрице, в публикации, которую разбирает уважаемый специалист! Хранил, хранил тайно, а потом, значит, его прорвало! Вообще-то, такие публичные любовные признания, с точки зрения понимания их нашими современниками, на Пушкина совершенно не похожи. К тому же, в многозначном «Словаре языка Пушкина» парадоксального понятия Сперанского, объединившего власть и свободу, любовь и свободу нет вовсе (см. т. 4, стр. 64-65). А «тайную свободу» само издание истолковывает, как «свободу внутренней, духовной независимости поэта» (там же, т. 4, стр. 480). Однако многозначность в языке Пушкина имеет не только слово «свобода», но и слово «любовь». Заглянув в данный словарь, легко убедиться, что конкретно для данного стихотворения оно трактуется, как «чувство симпатии, расположения к кому-нибудь», подобное строчке «Любовь и дружество до вас...», а не как «чувство влюблённости» в лицо другого пола. А если пойти ещё дальше, то такую же многозначность имеет и слово «втайне», которое можно понять не только в плане «тайной любви», но и «скрытно, в душе, не выражая, не проявляя чего-н.» (там же, т. 1, стр. 408), аналогично «Онегин, втайне усмехаясь…».    

         Используя эти понятия, попробуем ещё раз внимательно вчитаться  в данное стихотворение без предвзятостей политического или любовного характера. Явно чувствуется, что написано оно не столько для царицы, сколько с целью показать всем, что поэт внутренне свободен писать правду, а не лизать, грубо говоря, задницу. Это чётко прослеживается в первых двух четверостишьях стихотворения, которые в дальнейшем у молодого Пушкина, в отношении к царским особам, выльются в краткую формулу –  «Молебнов лести не пою…». По тому времени этот вопрос поэтического угодничества перед сильными мира сего был вполне актуален. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать творения ведущих поэтов и писателей, включая уважаемых Пушкиным Державина, Жуковского, Карамзина. Кстати, если заглянуть в черновики данного стихотворения, то в разделе, где упоминается «кадило лести», видно, что поэт пытался сказать что-то по этому поводу о Жуковском с Державиным, но потом отказался от этой затеи. Здесь же мелькает интересное возмущение: «Я не игрушка», говорящее скорее за то, что кто-то принуждал его писать то, что он не желал. Хотел бы также обратить внимание на выражение по поводу прославления природы (свободы) – «Стихами  жертвуя, лишь ей».

Черновики ст. «К Н.Я.П.» с попыткой упоминания Жуковского и «задумчивой души»

         Во втором разделе стихотворения, где восхваляются достоинства императрицы конкретно в отношении стихосложения в её честь ничего не сказано, здесь он дважды использует выражение «пел», причём сразу оговаривается «втайне», т.е. внешне не проявляя всего этого. Затем в четвёртом четверостишье, впоследствии в альбоме кн. Горчакова полностью вычеркнутом, он уже точно указывает, что же, собственно говоря, он «пел»: добродетель и приветную красу. Искренняя симпатия внушала сердцу хвалебную песнь – простой гимн. Однако, до момента появления данного стиха, внешнего выхода в поэзию песнь эта не имела. На это указывают два обстоятельства. Первое: в черновиках в этом разделе он неоднократно, но безуспешно пытался применить термин «задумчивой душой». Второе: по поводу истории возникновения этого стихотворения осталось свидетельство П.П. Каверина: «Императрица Елизавета спрашивала Жуковского, который в то время Александре Федоровне по-русски уроки давал, от чего Пушкин, сочиняя хорошо, – ничего  не напишет для нее. Пушкин послал: "На лире скромной благородной"» (ПСС в 20 томах, т. 2, кн.1, 2004 г., С. 557). Такое уже напрямую говорит, о творческом молчании Пушкина, несмотря на обожание царицы^[4]. С другой стороны, вряд ли это стихотворение Пушкиным было непосредственно адресовано ей. В нём она названа Елизаветой (в черновике присутствует только «царица»), что несколько фамильярно в обращении к императрице, к тому же - 40-летней, для 19-летнего юнца. На то же указывает и название самого послания, как в публикации «Ответ на вызов…», так и в беловом автографе «К Н.Я.П.» (фрейлине царицы). Вкупе со свидетельством Каверина, скорее, напрашивается вывод о том, что ублажатели вынудили Пушкина его написать. О том, почему он на это пошёл, писал ещё С.А.Фомичёв при разборе этого стихотворения: «Несомненно, прославление кроткой императрицы Елизаветы Алексеевны, внушавшей поэту искреннюю симпатию, тем не менее, имеет особые цели. Первая из них давно выяснена: хвала императрице – это прямой укор её супругу, Александру I…». Но даже при прославлении царицы рядом с «любовью» соседствует «тайная свобода», а с «гимном» – «неподкупный   голос», поэтому другой целью – был прямой ответ поэта холуям. Фомичёв,  кстати, цитирует выдержку из карамзинского посвящения «Истории государства Российского», и там мелькает такое выражение «монарх возлюбленный». Ну, а если бы такое слово использовал Пушкин в отношении царицы? Всё! Тут бы наши исследователи «утаённой» любви сразу бы остались без куска хлеба!

         В целом получается, что ведущие авторитеты пушкинистики были правы, указывая на гражданское содержание данного творения Пушкина. А как же с политическим подтекстом? Полностью отбросить его тоже не удастся, поскольку время создания посвящения выпадает в пушкинской биографии на время тесного общения с будущими декабристами, членами Союза благоденствия в обществе «Зелёная лампа», к которым принадлежал и председатель «Вольного общества любителей российской словесности» Фёдор Глинка.

 В №10 его журнала «Соревнователь…», вышедшем в начале декабря 1819 г., и печатаются эти стихи, а через четыре месяца полковник Глинка оказывается в числе основных персон, к кому бросается за советом растерянный Пушкин при первом признаке преследования со стороны властей за «возмутительные» стихи. Тот дельным советом помогает спасти его от Сибири. Из всего этого следует, что политическая ориентация его Пушкину была вполне известна. Сейчас некоторые писаки додумываются до того, что вообще никакой южной ссылки поэта не было, а ездил он туда, якобы, со шпионской миссией МИД. На это им ответил ещё Ф. Вигель: «Дотоле никто за политические мнения не был преследуем, и Пушкин был, можно сказать, единственным тогда мучеником за веру…».   

         Действительно, Ф.Н. Глинка на заседании Коренной думы Союза благоденствия высказал мнение об организации дворцового переворота с возведением на престол супруги Александра I позже написания пушкинского послания – в начале 1820 г. Но такие вещи с бухты-барахты обычно не делаются. Наверняка, этому предшествовало длительное предварительное прощупывание почвы и  обсуждение в рядах своих сторонников. Поэтому отмести политический подтекст стихотворения мы тоже не вправе.         

  (окончание следует)

• Один день февраля 1942 года
• Вячеслав Рыбников – об известном путешествии Пушкина
• Несколько страниц к юбилею Александра Плещеева
• «Гони их, дураков, в шею!» или Как г. Птицын боролся с "болховщиной".
• Атаковали, прорывали, паниковали, драпали и заживо горели – в общем, сражались за Родину
• 27 кривцовских «панфиловцев»: «…Нас возвышающий обман»?
• 27 кривцовских «панфиловцев»: «…Нас возвышающий обман»? (окончание)
• О Пушкине, императрице Елизавете Алексеевне и Белёве (окончание)
• Операция «Налёт на Болхов». Выдумки и документы
• Лётчик Маресьев в небе Орловщины. Выдумки и документы